Юраша не двигался с места. Глаза его отрешенно смотрели куда-то в неведомые дали.
— Эй, слышишь? Ты что, спятил? Или уснул? — Алик присвистнул, словно подзывал собаку.
— А? Что? — встрепенулся Юраша.
— О чем задумался? — с горькой догадкой спросил Алик. — Смыться хочешь?
— Ни о чем. Просто выключился, и все. Как будто исчез. Не удивляйся. Когда мне становится страшно, я выключаюсь.
— Ну и зря. А мне, думаешь, весело? Но мы не страусы, мы люди.
— Люди… — криво усмехнулся Юраша. — Скажешь тоже… Хавки мы. Шакалы…
Он подошел к радиоле. Алик разлил в бокалы коньяк. Один поставил перед старухой. Она сидела распрямившаяся, гордая, неподвижная и как бы вслушивалась в себя.
— Сегодня мы торжественно справляем панихиду по одной из последних могикан русского дворянства, — торжественно, с нотками металла в голосе говорил Алик, стоя за столом напротив тети. — Ее благородная гражданская смерть состоится в духе лучших аристократических и гусарских традиций — за рюмкой коньяку. Что может быть прекрасней, возвышенней? — Алик был искренне взволнован. Его щеки и лоб стали белыми как скатерть. — Смени эту пластинку, плебей. Надо не за здравие, а за упокой.
запел меланхолический голос, и ему тоже было решительно на все наплевать.
— Вот это другое дело, — кивнул Алик. Фаворитка смотрела прямо перед собой. Алик не отрываясь, с каким-то сверхъестественным любопытством следил за нею. Юраша не сводил понурого взгляда с Алика. — Итак, выпьем, — провозгласил Алик. — За любовь! — Он что-то вспомнил, снова криво усмехнулся уголком рта и добавил с непонятной иронией: — За чужую! — Одним глотком осушил бокал и вопросительно взглянул на Юрашу, подбрасывая на ладони тяжелый хрустальный сосуд. Юраша торопливо выпил. — А тетя? — в деланном удивлении выпучивая глаза, спросил Алик. — Юрашка, почему не пьет тетя? Ты плохо ухаживаешь за этой благородной женщиной.
Она поднялась с кресла — огромная, страшная, вытянула руку по направлению к двери, громко крикнула:
— Вон! — Юраше и Алику показалось, что разверзлась земля и сам Вельзевул нечеловеческим голосом властно приказал им: — Убирайтесь вон! Бездельники! Негодяи! И чтоб ноги вашей здесь не было!
Алик подтолкнул Юрашу к телевизору, цепко схватился за один край руками.
— Бери, Юраша! Скорей, дружок! Это мой телевизор. Она сама сказала, что завещала его мне…
Топая по ступенькам лестницы, они поспешно скатились вниз и выскочили на улицу.
…Петухову, который после вечернего похода в пивную направлялся домой, встретились два молодых человека, которые несли громоздкий телевизор.
— А-а-а-а, жулики… — обрадовался Петухов, словно встретил добрых знакомых. — Я же говорил, встретимся…
Юраша посмотрел на него выпученными глазами. Внутри у него все обмякло. Пальцы рук сами собой разжались. Телевизор упал на ногу Алику.
— У-у-у… — взревел Архипасов.
Словно дюжину ножей всадил в спину Юраши. Неловко подпрыгнув, он припустил прочь бешеным, сумасшедшим аллюром.
Петухов и Алик завороженно, как удав и кролик, смотрели в глаза друг другу.
Петухов крайне удивился, почему приятели так испугались. Но они испугались не его. Следом за Петуховым по улице шли четверо парней с повязками дружинников.
Растратчики
Утро размазало по блеклому краю небосвода немного оранжевой краски. В сыром воздухе стыли сбросившие листья и потемневшие от сырости деревья.
Дымили заводы. К школам и институтам стекалось молодое племя. По проспектам наперегонки, словно гончие за зайцем, мчались автомашины. Открылись магазины и библиотеки, амбулатории и сапожные мастерские.
В обычный час в четырехэтажном кирпичном здании начал свою работу народный суд. К доске объявлений на первом этаже кнопкой пришпилен лист бумаги, на котором были записаны все назначенные на сегодня дела.
На втором этаже в одном из небольших залов судебных заседаний слушалось дело наших знакомых — Алика Архипасова и Юраши Шарикова.
Алик и Юраша сидели рядом на желтой, хорошо отполированной деревянной скамье и с усердием подхалимистых учеников внимали каждому слову судьи, прокурора, свидетелей. Всем своим видом они выражали безоговорочное осуждение своему запятнанному прошлому и готовность немедленно, тут же, не сходя с места, перевоспитаться, стать самыми добропорядочными, честнейшими гражданами, только бы их простили… А если и осудили, то хотя бы условно…