— Каково-же тамъ жить бѣдному мальчику, одному? сказала мистриссъ Эдмонстонъ. — я рада, что ты, Филиппъ, и мужъ мой, отправитесь къ нему.
— Разскажите намъ что-нибудь про кузена Гэя, Филиппъ, — вмѣшалась Лора.
— Да что про него разсказывать? Онъ просто сорви голова, — отвѣчалъ Филиппъ. — Старшій сэрь Гэй отличался необыкновенной сдержанностью; его меланхолическое выраженіе лица, необыкновенно величественныя манеры и мертвая тишина, царотвовавшая вокругъ, все это дѣлало его похожимъ или на отшельника въ кельѣ, или на рыцаря въ заколдованномъ замкѣ — но весь этотъ торжественный характеръ дома нарушался молодымъ Гэмъ……
— Какимъ образомъ? спросила Лора.
— Мальчикъ вѣчно шумѣлъ, носился изъ одного угла дома въ другой, вызывалъ своими криками эхо, пѣлъ, свисталъ! Меня его свистъ приводилъ въ негодованіе не одинъ разъ.
— Какже это переносилъ сэръ Гэй?
— Любопытно было видѣть, какъ внукъ трещалъ подъ самымъ ухомъ дѣда, передавалъ ему исторію своихъ приключеній, какъ онъ хохоталъ, хлопалъ въ ладоши, прыгалъ — а дѣдъ сидѣлъ все время молча, неподвижно, какъ статуя.
— Чтожъ, по вашему, любилъ его старикъ, или нѣтъ?
— Онъ любилъ ребенка безъ памяти, но выражалъ это чувство по своему, изрѣдка посмотритъ на него, кивнетъ головой, чтобы показать, что онъ его слушаетъ, а при другихъ вообще держалъ себя такъ, какъ будто онъ вовсе не обращаетъ на него вниманія. Всякій другой, на мѣстѣ рѣзваго мальчишки, непремѣнно бы присмирѣлъ отъ такого обращенія.
— А вы сами любите ли Гэя? спросила Лора. Неужели и у него такой же безумный характеръ, какъ у всѣхъ родовыхъ Морвилей? Вотъ было бы непріятно для насъ!
— Онъ славный малый, сказалъ Филиппъ. — Одна бѣда въ томъ, что дѣдъ странно его воспитывалъ. Онъ, какъ говорится, души во внукѣ не чаялъ и боялся пуще огня, чтобы съ нимъ чего-нибудь не случилось. Товарищей мальчику никакихъ не давали; каждое его дѣйствіе было подчинено правиламъ и строгому контролю. Врядъ ли кто-нибудь изъ насъ рѣшился бы повиноваться такой системѣ управленія. Не понимаю, какъ онъ все это выдерживалъ?
— А между тѣмъ вы сами сказали, что Гэй никогда не стѣснялся присутствіемъ дѣда и ничего не скрывалъ отъ него? замѣтила Эмми.
— Да, — прибавила мать:- и я хотѣла сказать тоже, что Эмми. Вѣрно система старика была необходима для такой натуры, какъ Гэй; иначе мальчикъ не могъ бы такъ любить дѣда.
— Но вѣдь я и прежде вамъ говорилъ, что это была натура открытая, характеръ замѣчательный, хотя отъ головы до ногъ Морвиль чистой породы. Я помню одинъ случай, который покажетъ вамъ и хорошую и дурную сторону Гэя. Вы знаете всѣ, что въ Рэдклифѣ мѣстность очаровательная; великолѣпныя скалы точно висятъ надъ моремъ, а на верху скалъ раскинулся лѣсъ. Въ ущельи одного изъ глубочайшихъ обрывовъ находилось соколиное гнѣздо; стоя на краю пропасти, мы часто любовались на самку и самца, которые носились вокругъ своихъ птенцовъ. Чтожъ, — вы думаете, сдѣлалъ мистеръ Гэй? Онъ скатился внизъ головою въ пропасть и добылъ себѣ гнѣздо. Какъ онъ остался живъ — не знаю, но съ тѣхъ поръ дѣдушка не могъ равнодушно проходить мимо этого мѣста. Назадъ онъ вскарабкался очень ловко и вернулся къ намъ съ двумя соколятами, которыхъ засунулъ въ карманъ своей куртки.
— Ай, да молодецъ! весело закричалъ Чарльзъ.
— Птицы эти съ ума его свели совсѣмъ. Онъ перевернулъ вверхъ дномъ всю библіотеку дѣда, розыскивая себѣ руководства, какъ выдерживать соколовъ. За этимъ чтеніемъ онъ проводилъ всѣ свободные свои часы. Какъ-то нечаянно лакей забылъ притворить дверь комнаты, гдѣ жили соколы, и тѣ улетѣли. Гэй вышелъ изъ себя отъ бѣшенства. Право, я не прибавлю, если скажу, что онъ отъ злости себя не помнилъ.
— Бѣдный мальчикъ! сказала мистриссъ Эдмонстонъ.
— А канальѣ лакею подѣломъ! съ желчью замѣтилъ Чарльзъ.
— Съ Гэемъ никто сладить не могъ, пока его дѣдъ не вошелъ въ комнату. При одномъ взгядѣ на него мальчикъ опустилъ голову, притихъ и, подойдя къ нему, кротко сказалъ:- «мнѣ стыдно» — Бѣдняжка! проговорилъ старикъ, и они оба замолчали. Въ этогъ день я не видалъ уже Гэя, за то на другое утро онъ вышелъ къ намъ спокойнымъ и кроткимъ, какъ никогда. Но самый замѣчательный эпизодъ впереди. Дня два спустя послѣ страшной сцены съ лакеемъ, мы гуляли вдвоемъ по лѣсу. Гэй свистнулъ, и вдругъ на этотъ звукъ отозвалось какое-то шуршанье въ кустахъ, послышался тяжелый взмахъ крыльевъ, и передъ нами явились пропавшіе соколы. То ковыляя, перепархивая, при помощи своихъ подрѣзанныхъ крыльевъ, бѣдныя птицы дались намъ очень легко въ руки. Онѣ гордо щетинили свои перья, когда Гэй началъ ихъ ламкать, а въ желтыхъ глазахъ ихъ, какъ мнѣ показалось, засвѣтилось чувство нѣжности.