— А я развѣ опытна по этой часга?
— Вы женскую натуру лучше меня знаете. Научите, чѣмъ бы мнѣ полечить Лору? я ее, бѣдняжку, видѣть не могу, она измучилась ухаживая за мной. Шарлоттѣ ужъ я самъ даю уроки вмѣсто нея, а Лору посылаю отдыхать къ себѣ въ комнату. Научите меня какъ съ ней обращаться?
— Пусть она продолжаетъ ходить за вами, — сказала Мэри.
— Это прекрасно! возразилъ Чарльзъ. — Сестры и то плясали по моей дудки до сихъ поръ, пора наконецъ мнѣ подумать и объ нихъ. Какъ вы полагаете, не показать ли ей письма отъ нашихъ, чтобы ее немного успокоить? Вѣдь мы до сегодняшняго дня, слова съ ней не сказали обо всемъ происшедшимъ.
— Конечно, — отвѣчала Мэри. — Покажите ей письма. Я думаю даже, что самый разговоръ вашъ съ нею очень ее утѣшитъ.
— Въ самомъ дѣлѣ? А какъ же мнѣ вывернуться? Скрыть своихъ чувствъ къ Филиппу я не въ состояніи, а оскорбить ее я бы не желалъ.
— Она, бѣдная, такъ давно не слыхала слова участія, что ваше вниманіе будетъ ей очень отрадно, — замѣтила Мэри.
— Хорошо, я постараюсь ее утѣшить. Боюсь только, что не выдержу. Я слышать не могу, когда Филиппа расхваливаютъ Его сторону я беру тогда только, когда папа и Шарлотта очень ужь на него нападутъ. Впрочемъ, терять времени нечего, стану говорить, покуда есть возможность. Когда онъ явится въ роли жениха, — поздно будетъ.
— Я увѣрена, что вы послѣ болѣзни найдете такую огромную перемѣну въ характерѣ Филиппа, — сказала Мэри:- что у васъ духу не достанетъ надъ нимъ трунить. Сознаніе въ своей винѣ есть уже важное дѣло. Однако, я съ вами заговорилась, а мнѣ давно пора идти въ церковь. Кстати о ней: бѣдная Лора! какъ она трудится, рисуя ея перспективу для Гэя.
— Да, — замѣтилъ Чарльзъ. — Она спѣшила кончить кортину, узнавъ о болѣзни Гэя; ей все казалось, что онъ скоро вернется. Прощайте, Мэри! Пожелайте мнѣ успѣха въ переговорахъ съ сестрою. Дорого бы я далъ, чтобы утѣшить ее!..
— Я не сомнѣваюсь въ этомъ, — произнесла мысленно Мэри, уходя и оглядываясь на Чарльза, который снова зашагалъ по террасѣ. Сколько чувства, сколько деликатности подъ этими сухими, оригинальными манерами! Подумаешь, что человѣкъ только и живетъ что насмѣшкой, а какъ онъ умѣетъ любить!
Вечеромъ Шарлотта улеглась спать очень рано. Чарльзъ, оставшись наединѣ съ Лорой, — спросилъ ее вдругъ, не хочетъ ли она взглянуть на послѣднее письмо отъ Эмми.
— Пожалуй, — отвѣчала робко Лора и принялась читать письмо, между тѣмъ какъ братъ отвернулся, чтобы не слѣдить за выраженіемъ ея лица. Въ конвертѣ лежало письмо Филиппа.
— По этому письму видно, что онъ много выстрадалъ, — ласково произнесъ Чарльзъ, когда сестра кончила читать. Эти слова, сказанныя братомъ, были первыя слова участія, которыя Лора услыхала во все время своего испытанія. Она тихо заплакала.
— Еслибы ты зналъ, что онъ вынесъ! сказала она Чарльзу. — Посмотри, вѣдь онъ только обо мнѣ и горюетъ): боится, что вы всѣ разсердитесь на меня; его только это и мучитъ. Ахъ! если бы это письмо пришло до отъѣзда папа.
— Гэй и Эмми скажутъ папа, что Филиппъ писалъ къ нему, — замѣтилъ Чарльзъ.
— Милые они мои! Филиппъ съ чувствомъ говоритъ о ихъ вниманіи во время его болѣзни. Я гораздо спокойнѣе съ тѣхъ поръ какъ Гэй и онъ въ хорошихъ отношеніяхъ.
— Ты можешь положиться на Гэя: онъ все устроитъ какъ слѣдуетъ, — серьезно сказалъ Чарльзъ.
— Филиппъ и я обязаны Гэю и Эмми многимъ, — продолжала Лора. — Какъ я рада, что сестра была при Филиппѣ, когда ему сдѣлалось дурно. Эмми прислала мнѣ также очень ласковое письмо. На, прочитай; какъ это похоже на нее!
Чарльзъ прочиталъ слѣдующее:
«Дорогая моя! До сихъ поръ я не имѣла еще права выразить тебѣ какъ мы съ мужемъ были огорчены, узнавъ все то, что до тебя касается. Я раскаяваюсь, что писала иногда слишкомъ подробно о страданіяхъ Филиппа, а Гэй искренно проситъ прощенія, если онъ когда нибудь огорчилъ тебя рѣзкими выраженіями на ечетъ его. Я понимаю, каково тебѣ было переносить все это, душа моя, но теперь, когда все открылось, и увѣрена, что тебѣ будетъ легче. Не остерегайся Чарли, прошу тебя; если онъ замѣтитъ, что ты въ горѣ, онъ побережетъ тебя. Сейчасъ видѣла Филиппа и нашла, что ему гораздо лучше, онъ очень поправился и окрѣпъ. Онъ тревожится за тебя, но я его успокоила, сказавъ, что ты очень довольна, что все, наконецъ, открылось.
Любящая тебя сестра
А. Ф. М.»
— Лора, — сказалъ Чарльзъ, окончивъ письмо: — Эмми дала тебѣ добрый совѣтъ насчетъ меня. Я готовъ быть для тебя полезнымъ вездѣ, гдѣ только могу, — то есть я готовъ доказать тебѣ свою любовь.
— Знаю, знаю, — прервала Лора, заглушая свои рыданія. — Ты всегда былъ ко мнѣ добръ — но….
— Эге! подумалъ Чарльзъ:- ей видно мало, что я ее люблю. Нужно же потѣшить бѣдную. Слушай, сестра, — продолжалъ онъ громко. — Ты не думай, чтобы я одобрялъ поступокъ Филиппа. Онъ дѣйствовалъ какъ влюбленный, совершенно необдуманно, но его великодушная исповѣдь примирила меня съ нимъ. Будучи больнымъ, слабымъ до такой степени, что каждое волненіе могло убить его, онъ все-таки рѣшился признаться отцу во всемъ:- это большое геройство.
Чарльзъ говорилъ все это такъ ласково, просто, что Лора была тронута до глубины сердца.
— Ты еще болѣе оцѣнишь Фижнпа, — отвѣчала она:- когда прочтешь записку, которую онъ вложилъ ко мнѣ въ письмо, съ тѣмъ, чтобы я передала ее папа, высказавъ прежде откровенно все дѣло. Ахъ! какъ онъ бережетъ меня!
Лора подала брату клочекъ бумажки съ надписью: «Ч. Эдмонстонъ, Сквайръ». Адресъ едва можно было разобрать; самая записка была написана слабымъ, дрожащимъ почеркомъ. Чарльзъ замѣтилъ это и узналъ отъ сестры, что Филиппъ началъ было письмо къ ней прежнимъ своимъ смѣлымъ почеркомъ, но къ концу, вѣроятно отъ усталости и волненія, едва имѣлъ силу держать перо. Поэтому записка къ ея отцу состояла изъ отрывистыхъ, короткихъ фразъ, далеко не напоминавшихъ слогъ Филиппа.
«Милый дядя! писалъ онъ. Я поступилъ дурно. Чувствую это. Не осуждайте Лоры: я одинъ виновагь. Прошу прощенія у васъ, у тетушки и предоставляю вамъ судить меня. Послѣ напишу побольше. Будьте къ ней ласковы.
Преданный вамъ
Фил. М.»
— Какъ мнѣ его жаль! замѣтилъ Чарльзъ тронутымъ голосомъ.
Съ этой минуты Лора примирилась окончательно съ братомъ и не чувствовала уже себя одипокой. Просилѣвъ съ Чарльзомъ до глубокой ночи, она передала ему исторію своей любви. Ей стало легче, когда она открыла ему всю душу; онъ по-старому очень ласкалъ сестру, успокоивалъ ее; но, не смотря на это, позволялъ себѣ читать ей наставленія и дѣлать довольно колкія замѣчанія на счетъ влюбленныхъ.
ГЛАВА II
Въ Рекоарѣ, между тѣмъ, дѣло не подвигалось впередъ. Спустя недѣлю послѣ того какъ Гэй слегъ, пульсъ его сдѣлался спокойнѣе, горячка прекратилась и можно было надѣяться, что больной скоро станетъ поправлятьсв. Оставалось одно сильное истощеніе силъ, противъ котораго тщетно употребляли всевозможныя средства. А между тѣмъ эта неестественная слабость и безпрестанные обмороки наводили на самого Гэя какой-то нспонятный ужасъ.
— Я согласился бы лучше, чтобы у меня болѣло что нибудь, — говорилъ онъ однажды женѣ. — Хоть бы мнѣ позволили поскорѣе подышать Рэдклифскимъ воздухомъ! стоналъ онъ, задыхаясь отъ полуденнаго жара.
Эмми каждое утро освѣжала комнату, растворяя настежь всѣ окна, но къ 3-мъ часамъ солнце начинало печь прямо въ спальню больнаго, и духота дѣлалась дотого невыносимою, что Гэй падалъ безъ чувствъ и лежалъ какъ мертвый, по цѣлымъ часамъ. Однажды вечеромъ, по захожденіи солнца, подулъ свѣжій вѣтеръ, воздухъ очистился, Эмми отворила окна и больной сладко заснулъ. Часовъ около девяти онъ проснулся совершенно окрѣпшимъ и могъ даже просидѣть съ женой около часа. Эту ночь онъ провелъ лучше, чѣмъ когда нибудь. Нѣсколько дней спустя пришла почта; Мэркгамъ писалъ изъ Рэдклифа, что домъ готовъ для принятія молодыхъ. Эмми положила въ сторону его письмо съ какимъ-то страннымъ чувствомъ грусти и поспѣшила распечатать другой конвертъ, со штемпелемъ изъ Броадстона.