— Надѣюсь, что эту обузу не теперь еще взвалятъ на мои плечи, — воскликнулъ Гэй, выслушавъ старика со вниманіемъ. — Мнѣ еще нужно устроить дѣло въ Кулебъ-пріорѣ и поладить съ Тоддомъ; когда мнѣ тутъ играть роль представителя какой-нибудь общины?
Нѣсколько дней спустя, съ почты прислали конвертъ, сильно взволновавшій Гэя. Почеркъ руки на пдресѣ напоминалъ ему что-то знакомое. На почтовой маркѣ стоялъ штемпель Истъ-Гиля. По всему было замѣтно, что письмо это пришло изъ Гольуэля, но адресъ былъ сдѣланъ не Чарльзомъ и не его матерью, а чуть ли не самой Эмми. Дрожащими пальцами Гэй сломалъ печать, развернулъ листъ — такъ и есть, письмо было отъ Чарльза. Строчки шли косо, буквы были неровныя и въ нѣкоторыхъ мѣстахъ чернильныя пятна закрывали цѣлыя фразы. Больной писалъ, вѣроятно, лежа.
«Дорогой Гэй! Мнѣ бы не слѣдовало писать къ тебѣ, но выдержать долѣе я не въ состояніи. Я порядкомъ потиранилъ Шарлотту; за то, по ея милости, дѣло твое, кажется, пошло въ ходъ. Опиши мнѣ подробно весь твой геройскій подвигъ. Лицо Э… выдало твою тайну. Отца этотъ случай, кажется, расположилъ въ твою пользу. Напишу больше, когда окрѣпну. Теперь нѣтъ силъ.
Ч. М. Э.»
Чарльзъ сказалъ правду, лицо Эмми выдало тайну Гэя. Какъ-то утромъ, она пришла къ брату съ газетами и, собираясь прочитать ему что-то вслухъ, нечаянно увидала заглавіе: «Рэдклифскій заливъ»; тутъ же внизу слѣдовало описаніе кораблекрушенія. Эмми вся вспыхнула, улыбнулась, и слезы навернулись у нея на глазахъ.
— Эмми! Что тамъ такое? спросилъ Чарльзъ. Сестра молча подала ему газету и, закрывъ лицо руками, заплакала отъ радости. Чарльзъ прочелъ ей всю статью вслухъ, и Эмми принялась объяснять ему географическое положеніе мѣстности такъ вѣрно, какъ будто бы она не разъ была въ Рэдклифѣ. Къ нимъ, въ комнату, забѣжала въ это время Шарлотта; узнавъ о радостной вѣсти, занимавшей брата и Эмми, она пришла въ безумный восторгъ, выхватила у нихъизъ рукъ газету, полетѣла къ отцу въ кабинетъ, и тамъ начала тормошить мистера Эдмонстона, настаивая, чтобы онъ выслушалъ ее. Громкимъ, торжествующимъ голосомъ, шалунья прочла ему интересный эпизодъ изъ происшествія въ Рэдклифѣ. Мистеръ Эдмонстонъ чрезвычайно обрадовался. Блестящіе успѣххи Гэя въ какой-нибудь свѣтской гостиной не такъ бы пришлись ему по сердцу, какъ это ясное доказательство его храброй, великодушной натуры. Онъ забылъ неумѣстную вспыльчивость Гэя, забылъ его дерзкія слова и твердилъ внѣ себя отъ восхищенія:
— Славный малый! благородный малый! Такого храбреца рѣдко найдешь между молодыми людьми. Жаль, что мы съ нимъ разошлись. Я убѣжденъ, что онъ невиненъ, да вѣдь его не уломаешь; онъ ни за что не выскажется, иначе я бы его завтра же перетащилъ сюда въ Гольуэль.
Мистеръ Эдмонстонъ въ первый разъ высказалъ желаніе видѣть Гэя, вотъ почему Чарльзъ и намекалъ въ своемъ письмѣ, что, по милости Шарлотты, дѣло Гэя пошло въ ходъ. Мученіе бѣдной Шарлотты началось во время обѣда, когда больной братъ и она остались съ глазу на глазъ въ уборной: Чарльзъ въ десятый разъ возобновилъ съ ней разговоръ о кораблекрушеніи въ Рэдклифѣ и дотого увлекся, что въ ту же минуту рѣшился писать къ Гэю, не смотря на запрещеніе отца. «Подай мнѣ бумагу, перо и чернилъ», скомандовалъ онъ сестрѣ, и когда та вздумала было отнѣкиваться, онъ разгорячился и объявилъ, что сойдетъ съ постели и самъ все достанетъ. Шарлотта умоляла его, позволить ей, по крайней мѣрѣ, написать лисьмо подъ его диктовку и не утомлять себя этимъ трудомъ, но Чарльзъ отказалъ ей наотрѣзъ, внутренно сознавая, что матери ихъ было бы непріятно знать, что онъ вмѣшалъ имя сестры въ свой самовольный поступокъ. Онъ принялся писать самъ, но, потерявъ привычку держать перо, не могъ сладить съ рукою и безпрестанно ворчалъ себѣ подъ носъ: