Его шатёр появился внезапно, к вечеру — и, кажется, никто не видел, как его ставили. Под шатром было зеркало. Никто не понял зачем.
И ни один из его людей так и не снял маску.
Когда мы выехали навстречу новоприбывшим, Сперат прогудел:
— Ненавижу сраных Треве!
Эскер, включенный в свиту для добавления мне веса и колорита, расхохотался и хлопнул Сперата по плечу.
— Как только вижу их — хочется сорвать маску и засунуть обратно владельцу, но уже в задницу. — Это уже Дукат. Ему тоже многое прощается. Почему — я как-то упустил.
Я хмыкнул. Тихо. Про себя.
Треве не любит никто. Кроме Вокулы.
Тот, кажется, даже восторгается ими. Говорит:
— Обратите внимание, сеньор Магн. Каждый раз, приближаясь к вам, сеньор Оренцо первым делом говорит, что не мыслит вам зла. А ведь, в Караэне есть стойкое поверье, что Итвис невозможно обмануть, если расстояние между вами меньше длины кинжала.
Возможно, под этой «приметой» скрыт вполне реальный магический эффект. Я, признаться, пожалел, что отдал Хауту Кинжал Истины. Внезапно остро захотелось вонзить его в Оренцо — и попросить повторить заверения в дружбе.
— Там стяги Алнез, но я готов поставить бочонок пива, вон те серо-зелёные, как подорожник, — Лесан, — с облегчением выдохнул Сперат.
Я мысленно выдохнул с ним. Эти две Великие Семьи мне нравились больше других. Возможно, потому что обе занимались своими делами и не лезли в политику. Лесанам хватало проблем с тем, что лезло из пятна Гибельных Земель, на краю которого стоял их замок. Без всяких шуток, Лесан занимали в Долине нишу ведьмаков — к ним обращались в первую очередь, когда надо было убить что-то, вылезшее из Гибельных Земель. Правда, Лесан никогда не делали этого бесплатно. Поэтому обычно Лесан решали проблемы, которые не смогли решить до них.
Алнез же огородили себе горные долины к северу от Караэна, вписав стены и укрепления в ландшафт и перекрыв башнями проходы между скалами. Долгобородам есть чему у них поучиться. Их маленькое королевство граничило с Красным Волоком, и, как считалось, они постоянно бьются с тварями, вылезающими из него. С некоторых пор я в это не особенно верил.
Главу семьи Лесан зовут Маэль Лесан. Высокий, костлявый. И скулы такие, что перекрывают тебе весь обзор на его лицо. Его голос — как ветер в зарослях: шепчет, шелестит, но ты всё понимаешь. Маэль никогда не повышает тон. И никогда не повторяет дважды. Если не услышал — значит, тебе это и не нужно было знать.
Глаза у него разные. Один — тёмный, как у всех местных. Другой — светлый, серо-зелёный. По слухам, Лесаны имеют примесь эльфийской крови, и потому у них иногда бывают вот такие странности во внешности. А ещё многие утверждают, что каждый Лесан может видеть во тьме. Сами они это не опровергали.
Одет Маэль неброско — коричневый, серый, вытертая кожа. Его плащ сшит из множества тонких полос материи, будто перьев. Я часто встречался с ним в Золотой Палате — и он был единственным, кто, можно сказать, не носит герба. По крайней мере — не так, как другие. Вот сейчас на перевязи — вышивка: белый двухглавый сокол, один глаз которого будто смотрит сквозь тебя.
Маэль прибыл в лагерь с неплохим отрядом — примерно полсотни всадников. У многих к седлу приторочено редкое для этих мест оружие — длинный лук в кожаном чехле и колчан со стрелами. На лошадях — ни одной звенящей детали. У них не было знамён, не было рогов — только тихие кивки и мрачные силуэты. Их шатры выросли у самого края стоянки, ближе к небольшой роще.
Маэль не стал приветствовать меня громкими речами. Он просто остановился, кивнул и сказал:
— Мы здесь.
Этого хватило.
Рядом с ним ехал наследник Алнез — Гарвин. Зная обе семьи, я почти уверен: они проделали весь совместный путь молча. Я знал его по приёмам в поместье, которые давала Адель — Алнез не такие затворники, как кажется. Просто не любят выходить за свои стены.
Гарвин невысок, но плотен, как утёс. В его фигуре — ни изящества, ни стремительности. Только тяжесть и устойчивость. Руки — будто от долгоборода пересадили. Широкие плечи. Медленные, но точные движения. Лицо — скупое на мимику, поросшее короткой, седеющей бородой, с прямым, когда-то сломанным носом.
На нём — шерстяной плащ цвета бурой земли, застёгнутый на простую серебряную фибулу. Под ним — кольчуга с латными плечами и налокотниками. Щит с гербом — серебряный волк на красном холме — несёт оруженосец. Сам Гарвин держит в руках стяг. Видимо, семейная традиция. На поясе — короткий боевой молот и нож. Оба явно не для парада.
Прибыв в лагерь, он спешился первым — и этим заставил спешиться и меня. Обнял, с каменным лицом.