Весь в сером, с сапогами, запылёнными до щиколоток, с коротким копьём за спиной, он приехал верхом, в сопровождении двух молчаливых сопровождающих, которые, кажется, были одновременно и охраной, и обозом, и — судя по тому, как они сверяли какие-то таблички с метками на мешках — ещё и счётоводами. Лошадей не рассёдлывали, люди не слезали. Только главный, смуглый и лысеющий, выехал вперёд, передал мне письмо и произнёс, будто читая накладную:
— От имени главы рода Маделяр, Бертрана Ветвистого, передаётся заверение в поддержке. Господин наш прибудет к югу от Караэна через три дня. При нём: пять сотен пеших, одна сотня всадников, шесть повозок фуража, две с вяленым мясом, одна с сушёными бобами, две с солью. Подтверждает: все семьи, принявшие участие в сборе, будут обеспечены провиантом, согласно порядку.
Он поклонился низко, но как-то сухо, без искренности. Потом развернулся, не дожидаясь ответа, и так же спокойно уехал. Его люди следом. Ни знамён, ни фанфар, ни барабанов.
Что ж, вполне в духе Маделяр.
Семья Маделяр — это не пафос. Это почва, инвентарь, записи и урожай. Их замок — Золотой Предел — стоит там, где земля уже дышит болотом. Но, как ни странно, именно оттуда идут караваны с лучшими винами, самой долгоживущей пшеницей и, как говорят, упрямой как сорняки, пехотой.
Они не участвуют в балах. Они участвуют в подсчётах. Не ходят в Совет — но всегда знают, что решилось. И не ведут переговоров — просто приносят счёт.
Отец Магна однажды сказал: «Когда тебе улыбается Маделяр — это значит, ты уже должен, просто ещё не понял сколько.»
Я кивнул, передал письмо Вокуле.
Весь остаток дня я провёл, как распорядитель свадеб. Стоило выдохнуть — и тут же налетал кто-то из оруженосцев одной из Великой Семьи с новостью, требующей «немедленного решения». А решение, как назло, требовало или десяток возов, или срочной смены места, или, чаще всего, моего личного внимания.
К вечеру я понял, что у меня уже нет армии. У меня — ярмарка. Благородная, вооружённая, но всё же ярмарка. У каждого — свои шатры, свои правила, свои повара, свои идеалы чистоты. Только я один остался с общими котлами и общими заботами.
На закате явились ещё три отряда. Один — крохотный, но при этом удивительно хорошо вооружённый — принадлежал семье Дар. Два всадника, двадцать пехотинцев. У всех чёрный олень с ветвистыми рогами на красном фоне на щитах.
Второй отряд был занимательнее. Ещё мельче. Во главе ехал юнец с лицом в веснушках и подбородком, ещё не познавшим лезвие. На красно-синем щите — чёрный орёл, застывший в падении, с когтями, направленными вниз, и расправленными крыльями. Он был в сопровождении троих «дядек», и каждый — с таким выражением лица, что я невольно потянулся к рукояти меча. Буквально одно копье. Плюс стандартное сопровождение для готовящихся выступить в поход всадников — десяток пеших слуг при двух повозках. Услышал от сборе через вторые руки. Я призывал, напирая на то, чтобы пришли без обоза и пехоты. Я планировал быстрый марш. Впрочем, он не первый, кто проигнорировал мои пожелания.
— Боковая ветвь из Орлиного Гнезда, — доложился Фанго.
— Хотят выказать преданность. И сохранить владения и вложения, что ещё остались у старшей ветви. А точнее — забрать их себе, — немедленно выдвинул гипотезу Вокула.
Приходилось признать: весьма правдоподобную.
Они встали лагерем у самого края поляны, подальше от всех. А юнец, не слезая с коня, крикнул в мою сторону:
— Мы с вами, сеньор Магн! Семья Кассель клянётся в верности!
И, не дождавшись ответа, развернул коня и ускакал. Надеюсь, ставить шатры, а не на совсем. Ни тебе протокола, ни рапорта. Понятно, что мальчик волнуется, но он так со мной хороших отношений не поимеет.
Семь Великих Семей, все здесь. Ну, почти все. Итвис, Вирак, Треве, Лесан, Алнез, Роннель и теперь — Кассель с Даром.
Я поднялся на насыпь у центра лагеря. Посмотрел на всё это великолепие. На пёстрые стяги, развевающиеся на ветру. На костры, дымящие чёрным, как уголь. На шатры, блестящие золотом, и лица, уже потускневшие от усталости и сомнений.
И вдруг поймал себя на том, что снова хочу домой. В кабинет к Вокуле. К сыну. К своим бумагам на которых я рисую мебель, посуду и одежду и мучаю этими каракулями мастеров. К повару жены, в конце концов. К чашке горячего отвара. Там хотя бы понятно, кто тебя хочет подставить.
Я глубоко вдохнул. И выдохнул.
— Сперат!
— Я тут, сеньор.
— Созови всех на военный совет. Сегодня, после ужина. Постарайся проследить, чтобы они выпили и наелись. Пусть будут подобрее.