Адель с грохотом валяла по полу троих наших стражников. Закованные в кирасы и кольчуги, они катались, стонали и хватались за шлемы. К счастью, вместо любимого боевого молота у неё был тренировочный лом с гуманизатором на конце — огромным, как футбольный мяч, кожаным набалдашником. Тем не менее, сила у Адель оставалась прежней.
В углу фехтовального зала сидела стайка её фрейлин, они сюсюкали с Ивейном. Мой сын капризничал, вырывался и хотел к матери. Он был одет в бело-золотое платье с оборочками — в духе моды Караэна, где детей до шести лет одевают одинаково, без разделения по полу. На ручках и ножках — массивные золотые браслеты. С виду — украшения, но внутри они были зачарованы: от сглаза, для магической подпитки, да и просто служили для утяжеления, чтобы малыш рос с силой.
— Мама! Мааа-ма! — тонко тянул он, брыкаясь на руках у служанки.
Через пару лет он получит своего первого учителя, личный железный затупленный тренировочный меч и деревянную коняшку на колёсах. И будет носиться на ней по этому залу, стараясь попасть мечом в лицо манекену или насадить на игрушечное копьё брюкву. А мы с Адель будем смотреть, хлопать в ладоши и делать вид, будто это великая битва. Потому что для него это и будет великой битвой. Для Магна это было одно из лучших воспоминаний о детстве.
И это будет хорошее воспоминание. Я запомню, как мы сидим рядом, она касается моего плеча, мы оба смеёмся.
Увидев меня, Адель устало опёрлась на оружие. Пот со лба стекал в глаза, прядь волос выбилась из причёски и она сдула её с лица. На ней был надет стёганый тренировочный доспех прямо поверх платья, из-за чего она выглядела одновременно по-королевски и опасно.
Я подошёл ближе.
— Они вам поддаются, моя сеньора, — сказал я с самым невинным видом.
— Я знаю, — она снова сдула прядь в сторону. — Но мне нужно разогнать кровь. А потом — ни слова, — она ткнула в меня пальцем. — Я беременна. Мне нельзя волноваться. А значит, я должна быть в форме, чтобы не волноваться. Понял?
— Понял, — я поднял руки. — Хотите, я составлю вам компанию? Мы давно не тренировались вместе.
— Спасибо, мой господин, — ответила она на манер знати Королевства. Как я люблю. — Но мне не стоит сильно напрягаться. А я буду, ведь не люблю проигрывать.
— Тогда, может, пришло время сыграть в Три Знамени? Попросим принести персиков в мёду, немного вина с травами… и ты, наконец, покажешь мне, что значит разгром?
Адель, пока я был в Таэне, успела не только показать чатур, популярный в Королевстве, знати Караэна. Но даже немного его доработать. Назвав этот вариант «Три Знамени». Добавив к обычному чатуру «карты судьбы» чем дополнила его оттенками стратегии, неким военным гаданием и, отчасти, ролевым состязанием. Кажется, она почерпнула эту идею в разговорах со мной — я рассказывал ей много, не мог не упомянуть и о настольных играх моего мира. Разумеется, выдав это за свои мысли. Впрочем, она довела это до ума, а караэнцы ухватились за «Три Знамени», потому что любили не просто заимствовать, а делать лучше.
Адель засмеялась, будто серебряный колокольчик прокатился по белому мрамору. Я давно не слышал её смеха.
— О, я вижу, мой господин, думает, что слабая женщина проиграет даже в ту игру, что придумала сама? Напрасно. Я научу вас редкому умению — смирению перед неизбежным поражением!
Я поклонился.
— О, преподай мне урок.
Поздно вечером, когда все свечи в коридорах были уже погашены, а за окнами — лишь звёзды и слабо светящийся туман Караэнской долины, мы лежали рядом.
Шёлк простыней приятно холодил кожу. Камин потрескивал, но жар в комнате держался скорее от тел, чем от огня. Адель лежала, положив голову мне на грудь, а я перебирал пальцами её волосы — мягкие, густые, пахнущие мёдом и лавандой.
Некоторое время мы молчали. Не потому что не было слов — просто они были не нужны. Так бывает только с самыми близкими. Теми, чьё дыхание ты уже принял в счёт собственного.
— Адель, — тихо спросил я. — Скажи… тебя что-то мучает?
Она вздохнула, зарылась в мои волосы. Потом приподнялась, чтобы видеть моё лицо. Её взгляд стал серьёзным, почти печальным. Она медленно провела пальцами по моей щеке. Коснулась шрама на шее. Первом, что я получил в этом мире. О котором я давно успел забыть.