Во мне вспенилась бешеная злость. Злость на себя — самая гадкая. Я чувствовал себя человеком, задолжавшим мафии и вместо последнего ужина купившим лотерейный билет. В отчаянной надежде, что всё получится. Хотя заранее понимал — не получится.
Я знал от самой богини, что именно она пробудила чудовищ на севере. Хоть и не смогла ими управлять, зато смогла их остановить.
От того, прикованного к креслу маразматика под Таэном, я узнал, что другие владыки поймали её. После того, как разбили своего главного. Значит, у них был способ её обезвредить. Вместо этого — сложнейшая тюрьма, лабиринт, в центре которого она спит. С тайной дверью.
Как сейф… с чёрным ходом. Зачем?
Рациональность Магна Итвиса победила мою. Каким бы ни было чудовище — его можно использовать, если оно может победить другого монстра. Это и был план богини.
Разбудить ещё одного.
И освободиться, чтобы бороться с ним.
Пан говорил: «Ты как рыба, что видит только руку, опущенную в воду».
Он не надеялся на понимание.
Но я, человек из мира без магии, с образованием, понимал: речь шла об измерениях.
Мы живём в трёх. У этих — больше.
Мы — бумажные человечки в их тетрадях.
Я глубоко вдохнул. Страх провала стал нестерпим. Но как стеклянная колонна — рухнул под собственным весом.
Тело оставалось в боевой готовности, но разум прояснился. Я поймал кураж.
Надо лишь угадать правильные слова.
Я вскинул подбородок. Поймал взгляд. Старик впервые посмотрел на меня.
Его глаза были без белков. Глубокие, как ночь.
— Она умеет ждать, — сказал он. — А ты не умеешь. Вот и всё отличие между вами.
Пан встал с кряхтением. Хотя и висел над водой — изобразил, будто отрывается от земли.
Впервые, кажется, он напрягся.
— Ты был богом, — сказал он. — Был чем-то большим. А стал — сидящим в лодке.
— Лучше сидеть в лодке, чем быть тобой, Пан. Твоё веселье пахнет страхом и гнилью.
— А твоё молчание — пылью и забвением.
— Пусть так.
Они говорили спокойно. Но это уже была битва. Война, что могла расколоть землю.
Если бы они были двумя титанами, бросающими друг друга в вершины гор, это было бы лишь половиной той силы, что звучала в их голосах. Каждое слово ломало землю.
А я стоял рядом. Глядя на пустое небо. На гладкую воду. И на лодку, в которой сидел бог, не желающий возвращаться.
И не мог придумать нужных слов.
И вдруг старик снова посмотрел на меня. С интересом.
И спросил:
— А ты, смертный… Кого ты готов разбудить, чтобы остановить одного, кого боятся все?
Я замер. Его слова звенели в голове, окрашивая и меняя мысли и планы, как капля крови, упавшая в чашку молока.
Кого ты готов разбудить, чтобы остановить одного, кого боятся все?
Я не знал. Или знал, но не хотел знать.
Пан хмыкнул, глядя на меня с неожиданной теплотой — как будто увидел нечто забавное, милое. Человечное. Или жалкое.
— Он не ответит, — сказал он в сторону, к лодке. — Они никогда не отвечают сразу. Надо пройти через несколько смертей. Желательно — чужих.
— У тебя был ответ? — парировал старик каким-то ему одному понятным доводом. — Или только свирель?
Пан прижал руки к груди. В ответ из воздуха посыпались сухие листья. Ниоткуда. Без ветра.
— У меня была песня, — шепнул он мне очень горько.
И снова — тишина.
Я сделал шаг вперёд — и вода под ногами дрогнула. Пан вскинул бровь.
— Осторожней, Охотник. Под этой гладью много чего спит. — Он повернулся к старику. — Позволь ему задать вопрос.
— Он уже задал, — отозвался тот. — Он просто ещё не понял, что ответ уже получен.
Я сжал кулаки.
— Скажите… — я запнулся, но всё же продолжил: — Есть способ? Что-то? Кто-то? Что может уничтожить или хотя бы прогнать эту тварь? Я не прошу силы. Я прошу направление. Или врага моего врага. Или…
Старик медленно кивнул. Очень медленно, как-то странно — словно вместо мышц у него были хитрые механизмы с каменными шестерёнками.
— Есть, — сказал он. — Но если ты шагнёшь туда, где оно спит, ты перестанешь быть человеком.
— И стану… кем?
— Тем, кто сможет дотронуться до его сердца. Но не вернётся назад.
Я едва удержался, чтобы не закатить глаза. Пан предупреждал, что они говорят загадками, потому что мы их не понимаем. Мой мозг интерпретирует их слова так, как… как может. Но у меня крепло подозрение, что они, сволочи бессмертные, даже не пытаются объяснять.
Пан снова присел. На этот раз рядом со мной. И выше меня. И посмотрел на меня сверху вниз, как ребёнок, разглядывающий муравья.