— Видишь, — сказал он, — вы, люди, опять просите огонь. Но получаете всегда пепел.
Да потому что ты утырок, не можешь внятно объяснить ситуацию! Объясни нормально: вот штука, которая переварит за тебя мясо, отгонит диких зверей и ночной холод — она работает на дровах. И кусает всех без разбору. Вот инструкция по безопасности… Интересно, если я попрошу «инструкцию пользователя», они поймут?
Провести эксперимент я не успел. Пан протянул ко мне руку. Между его пальцами снова блеснул зелёный кристалл. Он светился мягко, ласково. Его хотелось схватить и прижать к сердцу.
— Я могу показать тебе путь, — сказал Пан. — Но идти придётся самому.
— Это не дорога, — добавил старик. — Это выбор. Один из тех, после которых другие — уже не твои.
Меня удержало только то, что у Итвис не принято брать подарки от тех, кто сильнее. Но и не взять я не мог. Я внимательно посмотрел в лицо Пана. И впервые заметил в нем что-то человеческое. Он едва заметно улыбался, но в уголках его глаз хитро прищуренных глаз таилась злая ухмылка трикстера. Он провоцировал. Не меня, того, второго. Ждал, что тот вмешается? Я посмотрел на сидящего в лодке. Лодка не шевелилась, он не шевелился, волосы в его бороде, вода — ничего не шевелилось. Как и прежде. Но теперь мне почемуто казалось что этот мир как будто замер в удивлении.
— Она… — я кивнул на кристалл. — Она поможет?
Старик долго смотрел на меня в ответ. А потом — впервые — улыбнулся. Почти ласково. Почти по-отечески.
— Она тебя уже выбрала, Охотник.
Он выпрямился в лодке. Вода под ней зашевелилась. И я понял — что бы ни жило под этой гладью, оно слушает. Оно ждёт. Я взял зеленый кристалл из руки Пана. И он оказался на моем пальце выточенными из дерева кольцом с яркими изумрудными вкраплениями.
Пан встал. Посмотрел на старика, потом на меня.
— Тогда иди. Я покажу тебе дорогу.
И прямо там, где я стоял, над водой открылась ещё одна тропа.
Узкая, как лезвие ножа.
Уходящая в темноту, где не было света. Только музыка.
Музыка флейты Пана.
И дыхание чего-то огромного в глубине.
Я сделал шаг —
и выпал из своего переходного звена между стулом и креслом на пол собственных покоев.
Сперат запоздало вскочил, но я уже стоял на ногах.
— Долго я спал⁈ — рявкнул я, отталкивая его и оборачиваясь к стене. В открытом Гвеной окне было светло.
— Вы… Если вы и спали, муж мой, то проснулись едва ваша длань соскользнула, — максимально дипломатично ответила Адель.
Я вопросительно посмотрел на Сперата, но за него ответила Гвена:
— Если и задремал, то сразу же чуть не свалился. Сперат даже играть начать не успел, — ехидно прокомментировала она. И тут же, без паузы, уже совсем другим тоном: — Что у тебя в руке?
Мы все вместе посмотрели на мою сжатую в кулак руку. Я раскрыл ладонь. На ней лежал желудь. Не знаю, какие бывают желуди — этот был размером с куриное яйцо.
— Это семя деревьев моей родины, — проговорила Адель. — Особенно много их растёт в Темнолесье… Откуда он у вас?
Ты, млять, не поверишь. Но я не расскажу. Потому что там — голая баба. Хоть и под стеклом.
— Его надо срочно посадить, — озвучил я скребущиеся в черепе желания.
— Я велю принести кадку побольше, — хорошая жена как хороший сержант: достаточно услышать приказ, а детали она уже возьмёт на себя.
— Нет, — я прислушался к себе. — Его нужно высадить в землю. Под открытым небом. Сперат, поднимай людей. Мы едем обратно к Вуали.
Мы ехали быстро. Сперат собрал людей за считаные минуты. Я, сам того не замечая, отдавал приказы с той интонацией, с какой привык говорить в своём мире — негромко, почти просяще, вежливо. Магн внутри меня, которого учили обращаться с дикой вольницей убийц, в этот момент молчал. И всё же меня спасло от немедленной потери всякого авторитета то, что говорил я с той спокойной решимостью, с какой палачи дают указания приговорённым к смерти: «Встаньте на колени. Голову вот сюда».
Все всё поняли и подчинялись с дисциплиной, почти как у солдат моего мира.
Когда мы вновь приблизились к Вуали, местное светило уже стало тускнеть, обещая скорый вечер. За время нашего отсутствия Чёрная Вуаль подползла заметно ближе к черте города, уже начав поглощать сплошную застройку вокруг стен. Как огромная тень — тёплая и вязкая — она ползла вниз по холмам, размывая очертания полей, садов и селений, пожирая пейзаж без шума, но с пугающей неотвратимостью. Казалось, она не движется вовсе — но каждый раз, отрывая взгляд и возвращаясь, мы замечали, как она стала ближе.
На дорогах стало людно. Толпы караэнцев спешили внутрь города, спасаясь от тьмы, как от реки в разлив. Все, кто был ещё вне стен, теперь понимали: их время вышло. Те, кто был вооружён, искали своих, пожилые и женщины с детьми и корзинами просто бежали прочь. Редкие конные латники на запыхавшихся лошадях скакали по обочинам, как будто спасаясь после проигранной сечи.