Если оно подлетит ближе и пробьётся — мы закричим точно так же, как те куры. А потом — тишина.
Я сел на круп Коровиэля, позади седла, где уже сидел Сперат, и потянул поводья. Разворачивая коня прочь.
— Магник! Слушай! А ведь очень кстати, что ты здесь! — вдруг окликнула меня Гвена.
Низкий, густой, урчащий, как мотор дорогого спорткара, голос всё ещё оставался удивительно притягательным. Мы со Сператом синхронно повернули головы к Гвене.
Таким голосом, конечно, только заживо кожу сдирать обещать — а она: «Магник».
Впрочем, продолжила она довольно угрожающе:
— Знаешь, когда я к тебе присоединилась, ты был такой милый, такой наивный. А теперь ты злой. Вот Сперат — добрый. А из тебя злость так и сочится. Но наивным ты быть так и не перестал. Как тебя провели, эти старики в Таэне? Услышали про тебя, про Абеляра, пообещали Абеляра — и привели тебя, как барана на верёвке, к этому немощному владыке в подвале. Ты сам видишь, как превратился из того, кто выбирает свой путь, в опутанного цепями раба. Золото. Дети. Город…
Она замерла. Глубоко вдохнула.
— Разве ты делаешь это не ради людей? — слегка растерялся я.
Я уже и забыл про Абеляра. Почему она вообще об этом вспомнила? И если я ошибся в её мотивах, то что она тогда замыслила?
— Я делаю только то, что мне нравится, человек, — вот сейчас из её голоса окончательно ушло всё человеческое. — И я жажду силы. Знаешь, что ценится в моём мире? Могущество. Знаешь, откуда берутся демоны? Их создают из душ людей в Кузне. В сердце цитадели каждой из пяти оставшихся армий стоит Кузня. Мы призываем, выманиваем из этого мира души — и приносим их на Наковальню душ. И там они куются, пока не станут одними из нас. Но сильнее… сильнее мы становимся только, поглощая эманации человеческих душ.
Воины жаждут страданий. Я — похоти…
Она говорила торопливо, сбивчиво, даже как-то испуганно посматривая по сторонам. Чёрные нити скользили рядом с ней, но пока не причиняли вреда. Как и другая магия нежити: либо она не действовала на неё, либо пока не смогла преодолеть её природную сопротивляемость.
Но боялась она явно не нитей.
Гвена нервно облизнула клыки.
— Оно блокирует чужую магию, — высказал свою догадку я. — Давай, больше откровений. Если не сработает — так хоть расскажешь. А то я уже снова готов к вам в ад спуститься, так интересно, как у вас там всё устроено…
— Каждый человек немного Владыка, — заторопилась Гвена. — Его желания, даже мысли, совсем чуть-чуть меняют мир. И его самого. Мы можем это собирать. Воины собирают ужас и страдание. Мы — похоть. Другие — алчность… Вот почему меня сковали. За долгие годы я накопила великую силу. И мне бы стать — если не во главе армии, так хотя бы во главе крыла… Вот только места все заняты…
Она хихикнула.
Хотя звучало это гораздо ниже, манера осталась именно гвеновская: её лёгкое хихиканье перед боем. Мне даже показалось, что я узнал её безумное выражение — предвкушение, радость.
Я проследил за её взглядом.
В стороне, метрах в трёх над землёй, в воздухе открывалась огненная трещина.
Под моим взглядом она медленно расширялась.
Тёмные нити бросились к ней, словно пытаясь сшить пространство обратно.
Парящее чёрное чудовище над нашими головами приближалось рывками — словно каракатица.
В горящий, красными краями, пролом в пространстве просунулась Длань.
Меня пронзило острое чувство неотвратимости.
Это был Палач — тот самый, которого я уже видел, когда мы со Сператом призвали Гвену обратно.
Ухватившись когтями за пустоту, Длань стала медленно расширять разлом.
— Мой сеньор, нам пора! — пискнул Сперат. Ага, конечно. Самое время посидеть, поболтать. А я ведь тебя просил остаться.
— А это кто? — кивнул я на мрачную кочепатку неотвратимого рока, царапающую реальность.
— Владыка, что создал наш мир, — ответила Гвена. — В трудной войне его победили и подчинили. Теперь он всего лишь тень себя самого. Как автоматон, способный исполнять только то, к чему приставлен… Ой, Магник, ты же не знаешь, что такое автоматон?
— В общих чертах догадываюсь. А как они это сделали? — крикнул я.
На самом деле вокруг было тихо, как на кладбище. Вот только ощущалась эта тишина, как жуткий грохот и ураган. Из тех, что нежно колышут арматуру.
Физически ничего не происходило, но внутри хотелось забиться под кровать. В бункере. В ста метрах под землёй. И скрючиться в позе эмбриона.
Сперат не выдержал и начал понукать Коровиэля. Тот судорожно дёрнулся, скорее по привычке, обозначая укус. Но и без того уже семенил прочь. Тоже что-то чувствовал.