В центре зала, на возвышении, стоял ректор Бруно Джакобиан — в мантии природоведения и истории, с массивной книгой в руках. Рядом — Каас Старонот, массивный, с окладистой бородой и брезгливым выражением лица, в одежде декана алхимии, естественных наук, геометрии и каллиграфии. Поодаль, с чуть прикрытым лицом, стоял Фарид ибн Мухаммед, декан факультетов грёз, водных чар и тайных знаний. Его мантия была чёрной, с узором из текучих серебряных линий, будто переливавшихся при каждом шаге.
Я подошёл, как подобает, без оружия, в парадном бело-красном одеянии дома Итвис, с вышитым красным змеем на груди. Когда я встал на каменную плиту, отмеченную знаком Университета, ректор Джакобиан произнёс старинную формулу на языке древней империи:
— Ad mentem lucis et spiritum sapientiae…
У него был настолько жуткий акцент, что я не понял не слово. К счатью, ответа не подразумевалось.
Я поклонился книге, как подобает, и, по завершении обряда, мне торжественно вручили книгу с гербом Университета, символическое перо и свиток с подписью всех деканов. С этого дня я стал почётным деканом Караэнского Университета — и, по сути, его покровителем.
Праздник продолжился за вином. Университетские залы редко пустовали, но в этот вечер комната для особых гостей была отдана только нам. На высоких резных стульях, под сводами, украшенными астрологическими диаграммами, деканы пили, закусывали сладкими орешками в мёде и будто ненароком вели разговоры, в которых таилось больше, чем казалось.
Каас Старонот, как ни странно, оказался не молчуном. Когда вино немного развязало ему язык, он заговорил, глядя куда-то в угольки камина:
— Я вырос Таривекке. Меня до сих пор тянет к нему. В нем осталось две тайны, которые я хочу раскрыть. Первая — как можно столько пить вина, сколько пьют его в Таривекке? Конечно я шучу. Это трудно, но этому можно научиться, если иметь целеустремленность. Откуда, вы думаете, моя легендарная сосредоточенность… А если серьезно, мои мысли детства не отпускала от себя башня с часами на главной площади. Эти часы работают… когда хотят. Иногда отбивают полночь в полдень, иногда молчат неделю. А люди всё равно живут по ним. Говорят, если часы снова начинают идти — в городе произойдёт что-то важное.
Он усмехнулся.
— Один раз они зашли так далеко, что отбили тринадцать раз. Через два дня городская казна ушла в море вместе с кораблём казначея. До сих пор не вернулся. А еще дома… они Там белые от соли и ветра а не от того, что их красят, как в Караэне…
Бруно Джакобиан в это время аккуратно вытирал крошки с мантии и кивал с улыбкой:
— Таривекка прекрасна, но для меня последнее время тайна пахнет тиной болот. Простите, если звучит не поэтично. Мы недавно завершили раскопки на западной кромке руин в Великой Топи. Наткнулись на остатки дороги из чёрного обсидиана, которой не было на картах. А внизу — сводчатые ходы, древние, с фресками… и следами когтей.
Он поднял бровь. Он редко пил, это было видно по тому, как он пьянел.
— Гоблины? Возможно. Хотя те, что пытались нас сожрать, были покрыты слизью и обладали зачатками речи. Один даже, кажется, кричал: «Моё!», когда пытался сожрать нашего осла, который крутил черпалку. Мы его, конечно, вернули. Осла. А гоблин пошел на корм псам…
Я знал, что раскопки последнее время регулярно атакуют гоблины.Фанго докладывал. Впрочем, нападения зверей с измененных земель шел на десятки каждый месяц, гоблинов видели примерно столько же раз, но вот найти и разорить их логово случалось гораздо реже. Это был настоько обыденный фон местного мира, что напоминал прогноз погоды. Я даже подумывал освободить Фанго от той рутины. Бруно сфокусировал на мне взгляд. Я сразу понял — сейчас меня будут о чем-то просить.
— Кстати, сеньор Магн, у вас, говорят, прекрасные псы? Незаменимые помощники. Может…
Я отвернулся. Не потому, что не хотел давать псов — они много жрали, и я плохо представлял, что с ними делать. В Караэне было не принято держать собак. Так что вполне мог бы и подарить Бруно пару. Или даже всех. Просто уже выработалась привычка — избегать просящих. Поэтому я почти на автомате перевел фокус внимания и разговор на другого:
— Кстати, а вы, сеньор Фарид, откуда родом?
Фарид ибн Мухаммед, до того сидевший молча, поднёс к губам кубок, отпил и заговорил негромко:
— Там, где я родился, города не уступают Таривекке по красоте, но уступают ей в чести. Это были государства вечно спорящие друг с другом, но единые в жажде знания и власти. Каждый город был школой, каждый квартал — двором магов, каждый правитель — учеником, мечтающим стать учителем.