Раньше именно старейшины избирали Управляющих. Но отец Хогспора смог это изменить. Теперь избирали все. А значит — никто. Скоро Хогспор отменить эту странную блажь предков и разгонит стариков. Но сейчас старейшины все еще были силой. В богатых бронях, глаза скрыты в тенях бронзовых личин шлемов. А их бороды, как снежные шапки на горах, скрывали губы. Хогспор не понимал выражения их лиц — и это его раздражало. Серебряные статуи предков — в три роста — глядели на них сверху вниз, будто прикидывая, кто из них достоин быть в металле.
Пол под их ногами будто дышал — красные камни в швах бронзовых плит мерцали, как лава в трещинах. Всё здесь было не про уют. Про вес. Про то, что не движется, пока не надо.
А древний меч на темном камне? Разве он должен лежать там? Может, он должен быть в руке Хогспора?
Глава 24
Камень и Слово
Хогспор сжал кулак. Ан стоял ближе всех к столу. Тоже хочет — это видно — протянуть руку и забрать. Просто боится.
То чувство, что затопило Хогспора в день возвращения Карг Харгримра, больше не приходило. Исчезло.
Камень. Власть. Всё, что он вёл десятилетиями. Всё, что он строил. Он стал почти человеком. Деньги. Дороги. Железо, уходящее в Империю. Родственники в каждой пивоварне. Он делал Инсубров сильными. А себя — незаменимым.
А теперь?
Пришедший последним выступил вперёд. Голос у него был как лом: глухой, тяжёлый.
— Я лил бронзу под Халгримой. Глубже, чем раньше. И вдруг… как будто что-то под черепом клацнуло. Я бросил тигель. Вышел. Люди сами дали мне еду, одежду. Я не спрашивал — всё было. А когда поднялся — сани уже готовы. И впряжены. Я не знал, куда еду. Только сейчас понимаю. Меня звал Карг Харгримр.
Хогспор молчал. Двое оборванцев, пришедшие раньше, согласно кивали. Их истории были почти такие же.
Один, с чёрными камнями в бороде, будто не имел доступа хотя бы к бронзе, произнёс:
— Мы — совет троих. Те, кто должен избрать Достойного.
Последний из них — невысокий, жилистый, как корень, — побледнел.
— Этого не было тысячу лет. Неужели… сейчас? Я? Нет. Я — пустая жила. Не даёт руды.
Второй, с лицом цвета мрамора от стыда, сказал:
— Я даже не знаю, что это за меч. В моём клане нет Граверов Памяти.
И тогда заговорил Гравер Памяти. Голос у него был ровный, как резец:
— В каждом нашем Владыке была сила. Но она истаивала в этом мире. Тогда они ушли — туда, куда не могли забрать наших предков. Но перед тем запечатали свою силу в двух аспектах. У каждого аспекта — есть свои, особые свойства. Три малых и два великих.
Карг Харгримр имеет такие. Первое — это «Дух Харгримра». В бою все, кто рядом, чувствуют касание Харгримра. Их плоть становится прочной, словно плотное дерево. Даже самые страшные удары оставляют лишь зарубки. Их удары становятся точны, быстры и сильны. Потому мы до сих пор вооружаем старейшин молотами. Ведь, наполненные духом Харгримра, они смогут крушить своими ударами даже самые прочные доспехи и щиты.
Но главное — каждого, кто рядом, Карг Харгримр наполняет упоением битвой. От которого, как показано на барельефах, они смеются…
— Мы собрались тут слушать старые сказки? У меня есть дела! — перебил Гравера Хогспор.
— Я знаю, что должен сделать, — сказал второй из пришедших.
— И я.
— И я.
Третий и второй посмотрели на первого, рудознатца — седого, сухого, как известняк. Тот шагнул вперёд:
— Есть у нас один. Живёт за Рагой. Троих выкормил, троих похоронил. Своих похоронил. Чужих сирот взял и был с ними ласков, как с родными. Руду чует по запаху. Молчит много. Но если нужно дело — как бы ни было трудно, сделает. Он как молот в умелой руке: всё может раздробить, а сам останется цел.
Двое кивнули, но в глазах — сомнение. Пожалел сирот. Мягкий. А мягкий — значит, может дрогнуть.
— Кто держит Карг Харгримр — не слушает, а говорит. Он должен быть как секира. Всегда готов разрубить. Без жалости.
И тут Хогспор понял. Они выбирают Вождя. Короля. Или то, что ближе всего к этому — в их каменном, строгом мире.
Он подал знак. Родичи на охране — те, что в бронзе, подошли ближе. Он протянул руку… и схватил меч. Карг Харгримр.
Молния не ударила. Плиты не дрогнули. Но старейшины вздрогнули. Не от ярости. От удивления — от того, что никто не осмелился первым. Кроме него, Хогспора.
И теперь они только смотрели на него. Хогспор улыбнулся. Дураки. И трусы.