И мы въехали в неё.
Мы въехали в неё, как в воду. Мне показалось, что Вуаль сомкнулась за спиной — тьма стала полной, словно день обломился где-то позади, отвалился, и всё, что осталось — это мы и нечто без имени. Конечно, все это в моей голове. Мы просто въехали в тень от низко стелющегося над землей противоестественного облака. Хотя, очень быстро я признал. Дело не только в психологии.
Я чувствовал, как холод ползёт по доспеху, проникая в изгибы лат, в рукавицы. Но это был не тот холод, что приходит с ветром или снегом. Он тянулся изнутри — будто сама реальность здесь гасла, как тлеющий фитиль.
Справа ехал Сперат, молча, со своим светящимся топором в руке. Джевал что-то крикнул сквозь шлем своему телохранителю и рассмеялся. Но я знал — он готов к бою. Рисуется на публику. Особый шик — не терять способность шутить в такой обстановке. Может, я сделал бы так же, если бы не ощущение неприятной, чуждой силы и едва уловимое зеленоватая магия, разлитая в воздухе вокруг.
Чуть вперёд вырвалось несколько всадников. Среди них — Дукат. Пригнулся в седле, щит чуть выставлен вперёд, как на охоте, — будто ждал, что вот-вот из пустых провалов окон и дверей брошенных домов на него прыгнет камышовый змей…
Звук здесь искажался. Копыта лошадей ударяли в землю почти беззвучно. Голоса, если и доносились, звучали чуждо, пусто. Дорога вильнула в сторону. Я махнул копьём с баннером, указывая колонне направление.
Здесь было не темно, но и не светло — сумрак, длинные, густые тени и почти полное отсутствие цветов. Казалось, всё вокруг освещено где-то очень высоко старыми офисными лампами —такими, старыми, советскими, с длинными трубками. Вуаль пропускала лишь часть видимого спектра. Задерживала ультрафиолет, надо полагать.
Впереди показались изломанные, ковыляющие фигуры. Над ними порхнули полупрозрачные тени вендикатов. Мы смяли их легко: призраки лопались от точных арбалетных выстрелов, лишь немногие добирались ближе. Только чтобы бесславно погибнуть на жалах копий. Ожившие мертвецы меня почти не впечатлили — в фильмах моего мира они выглядели живописнее. Местные зомби были неуклюжими, медленными, и для тренированных убийц на обученных лошадях — почти неопасными.
Страх, от которого дрожали руки и бешено билось сердце, отступил. На смену ему пришла знакомая, жаркая, азартная и весёлая ярость. Но было в этом ощущении что-то иное. Как будто холод разливался по груди. Это была уже не ярость — это было зло. Холодное, чужое. Я знал — это не моё. Это тьма касалась нас. Не ударом — призрачными зеленоватыми щупальцами. Сомнением. Она искала трещины.
Немертвые и призраки попадались всё чаще. И хотя они оставались столь же беспомощными перед моими людьми, нам пришлось придержать коней.
Я привстал на стременах и огляделся. Как и ожидал, сплочённости надолго не хватило. Всадникам стало тесно на дороге — они расползались вширь. Пехотинцы, наоборот, сбивались в плотную толпу — что, впрочем, было даже к лучшему. Но темп движения они потеряли.
Я заметил шлем Гвены рядом, раскрашенный в зелёно-жёлтую клетку — геральдические цвета графства Адвес. Забрало было открыто. Лицо… сосредоточенное и серьёзное. И ведёт себя непривычно тихо. Тоже что-то чувствует?
И тут, в тридцати метрах сбоку и позади, смертоплёт выдал себя магией. Из большого амбара выплыло зелёное облако — клубящийся сгусток чар. В него вляпались пара отбившихся от строя всадников.
Железо кольчуг и лат прорвало магию — чары не сумели опрокинуть в безумие всадников. Но лошади под ними всполошились: прыгали на месте, как напуганные кошки, раздавая удары копыт в воздух. Всадники закричали, дернули поводья — рыцарские седла с высокими луками удержали их, а удила рвали лошадям губы. Жестоко, но эффективно — лошади присмирели.
Я указал копьём на окно, откуда исходила опасность остальным, но молча. Бежать на помощь мне далеко, предупредить тех, кто рядом не смогу — отсюда они бы всё равно не услышали. Я хотел сделать хоть что-то для этих всадников. Судя по поношенным бело-красным котами и лентами на предплечьях и древках копий — мои, «таэнцы». Из окна второго этажа серого в этом освещении, типично караэнского дома — купеческого, зажиточного, с деревянными ставнями — вылетела здоровенная, черная как клякса тварь. Что-то паукообразное, с шиловидными длинными лапами. Она выломала раму и, с хрустом сломав ставни, рухнула на улицу.
Грохот привлёк внимание, и один из всадников успел развернуть щит — тварь ударила длинной лапой, но не достала. Следом вонзила пару конечностей в коня. Бедное животное закричало — не заржало, именно закричало, жалобно и по-человечески. Под ним подломились ноги, оно сделало пару судорожных скачков и рухнуло — смерть была быстрой. Похоже, тварь высасывала из него кровь и жизнь разом.