– Нам? Ты из его домашних, что ли?
– Куда уж домашнее. Воспитанник, – с непередаваемой интонацией отозвался Себастьян, почувствовав, что на этот раз отделается легкими нравоучениями.
Так и вышло.
– Воспитанник? – поднял одну бровь Ариолан Бэйл. – Ну… Тут налицо недоработка: не очень-то ты и воспитанный. Ладно. Можешь идти. Что стоишь? Или тебе снова дать провожатого? (Вперед выступил высокий, ростом с самого Ариолана Бэйла, но пошире в плечах, верзила и выразительно поднес к собственной щеке, на которой уже пробивалась щетина, мощный кулак.) Обожди, Олеварн. Что стоишь? – снова поднял он глаза на Себастьяна. – Чего ждешь?
– Вопрос у меня, – ответил нахальный гость, и на его бледных щеках проступил румянец. Верзила Олеварн принялся с хрустом разминать пальцы. Ариолан Бэйл поднял вторую бровь:
– Вопрос? Я думаю, тебе уже неоднократно отвечали, что ты редкий нахал. Но так и быть. Что у тебя?
Себастьян сосредоточенно потер рукой щеку, оценил мощные плечевые рычаги разогревающегося Олеварна и отрывисто спросил:
– А что такое серые жерланы?
– А ты умеешь слушать, – неодобрительно отозвался Ариолан Бэйл, – и при этом слышишь главное. Многим этот редкий талант уже стоил головы. Ну ладно… Все равно ты видел. Серые жерланы – это древняя форма жизни, близкая к грибам, но все-таки не совсем грибы. Очень интересная форма материи и, как утверждают некоторые, обладающая собственным разумом. Плод гения Маннитов… Вот эти белые столбики, торчащие из земли вокруг меня, – это функциональная часть серых, их зоны роста.
– Не совсем – это как?
– Есть версия, выдвинутая еще в эру Опустошения: серые жерланы – это не оригинальный вид, это суррикены. Хотя что я тебе объясняю про…
– …про суррикенов? Мне доводилось их видеть, – спокойно проговорил Себастьян.
Ариолан Бэйл стиснул крепкие челюсти, а практически все прочие представители славной Школы Пятого окна расхохотались: как какой-то наглый малолетка с нашивкой Второго окна на рукаве рассказывает о том, что видел мифических суррикенов? Верзила Олеварн хохотал так, что весь его колоссальный корпус ходил ходуном, раздувался и опадал, как кузнечные мехи. Светловолосая девица, посматривавшая на Себастьяна, даже во время смеха не уставала поправлять спадающие на лоб локоны.
Один Ариолан Бэйл сохранял совершенное спокойствие во время веселья, которое сам он считал глубоко неуместным.
– Что же такое суррикены? – спросил он, дождавшись, пока смех стихнет.
– Насколько я понял, – с достоинством заговорил Себастьян, – суррикены – это такие существа, чей рост искусственно приостановлен. А чаще всего даже обращен вспять, но с сохранением полученных форм. Конечно, считается, что это доступно только самым могущественным ланзаатам. Говорят, что самые искусные мастера в этом деле доходили до того, что могли изготовить, ну скажем, двухголовую лошадь, которая помещалась на ладони и при этом выпускала из ноздрей хоботки пламени. Было очень удобно зажигать свечи. Суррикенами могли быть деревья, морские гады, да что угодно живое. Говорят, даже люди…
Он умолк при общем гробовом молчании. Обвел глазами угрюмых студентов Школы Пятого окна и остановился на непроницаемом лице Ариолана Бэйла.
– Откуда тебе все это известно? – процедил тот. – Если ты действительно воспитанник барона Армина, значит, тебе должно быть известно, что сулит человеку твоего возраста за произнесение вслух всего того, чему мы тут стали свидетелями?
– Конечно, – беспечно ответил Себастьян, и тут за его спиной появился Ржига, вооруженный массивным колом. Коренастый брешак пыхтел, но тащил…
– Идите уж, – негромко сказал Ариолан Бэйл, и у него свирепо задрожали тонкие ноздри. – Надеюсь, что ты всего лишь глупый самодовольный нахал, которому попросту не хватает ума держать язык за зубами. Малолетка, который выдает собственные нелепые бредни за истину. Пошли прочь! И брешака своего с дубиной прихвати…
Себастьян молча шагнул к выходу. Откинул полог. Его руку лизнули черные языки ночной тьмы. На самом пороге он замер и, не поворачивая головы, негромко проговорил:
– Когда-нибудь ты подавишься этими словами, просвещенный мастер Ариолан Бэйл.
В тот момент, когда Себастьян говорил, истекали последние мгновения этого богатого новыми людьми дня. И замерли звуки последнего слова, и стих порыв налетевшего ветра – упала полночь.
Но вторую ночь подряд Себастьян не мог заснуть. На этот раз Ржига составил ему компанию и не спал вместе с другом детства. Надо сказать, что полубрешака мучила совесть за то, что он оставил Себастьяна одного лицом к лицу с людьми Ариолана Бэйла; и пусть в последний момент он насобирал в себе остатки хваленой смелости его племени и ввалился в шатер с дубиной, все равно его не оставляли муки совести.
– Да ладно тебе, Басти, – говорил он, сидя на корточках перед дверью, из-за которой раздавались громовые раскаты храпа барона Армина, которым баритоном аккомпанировал повар Жи-Ру. – Да успокойся ты, Басти. Что ты на них ополчился, будто они не наши, а какие-нибудь Предрассветные братья…
– Ты так рассуждаешь, как будто тебе доводилось видеть боевых терциариев ордена Рамоникейя… – сумрачно отозвался Себастьян.
– Чев-во? – высунул голову Ржига.
– Не неси чушь, говорю. Эти ребята из Школы Пятого окна, конечно, подготовленные и занимаются делом, но очень уж заносчивые. А этот златоуст Ариолан Бэйл… Честно говоря, даже навскидку не предположу, что могло связать его и нашего доброго дядюшку Армина… Тот хоть и неотесанный, но даже в своих летах не позволяет себе такого тона…
– Ну да! – охотно согласился полубрешак. – Тот просто выпучит зенки и орет, брызгая слюной. Ариолан Бэйл делает все куда аккуратнее. Одно слово, один величавый жест – и чувствуем себя букашками на булавке у этих естествоиспытателей…
– Говори за себя! – неожиданно разозлился Себастьян. – Лично на меня его ужимки впечатления не произвели! Гонору у этих сейморских…
Он определенно лукавил. Манеры и красноречие Ариолана Бэйла производили впечатление и на куда более опытных и искушенных людей, чем юный воспитанник простодушного барона Армина. Говорили, что сам Каспиус Бреннан-старший, владетель Корнельский, приехав в школу, возглавляемую его сыном, был впечатлен умением Ариолана Бэйла просто и убедительно говорить о самых сложных вещах. А равно – и той зрелой не по годам уверенностью, с которой он это делал. «В груди этого юноши бьется сердце Мелькуинна, а в уста вложен огонь от искры Великих», – сказал тогда владетель Корнельский, и более высокой похвалы, с упоминанием священного в королевстве Альгама и Кесаврии имени, немыслимо было и представить.
Конечно, на фоне величавого и одновременно пылкого Ариолана Бэйла, свободно произносящего речи перед огромным лагерем Трудовой армии, Себастьян казался еще подростком. Нескладным, угловатым, скрывающим свою застенчивость за преувеличенно резкой и саркастичной манерой держать себя.
Конечно, тот был человеком совершенно иного уровня.
Ну и наконец, как могли слова Ариолана Бэйла не запасть в душу Себастьяну, если они касались того, о чем он думал (в той или иной степени скрывая это от себя самого) вот уже четыре года?..
Если бы Себастьян только мог предположить, на кого еще произвел неизгладимое впечатление блистательный предводитель испытательной партии Школы Пятого окна, боюсь, разговор в том шатре с серыми жерланами сложился бы совершенно по-иному. Впрочем, он недолго находился в неведении. Когда имеешь в друзьях такого болтуна, как Ржига, сложно долгое время не знать о том, что знает брешак.
Ржига поерзал задом по полу и, видимо, собираясь с мыслями и преодолевая конфуз, выговорил:
– Я тут… хотел тебе сказать… Об Армине.
– Хррррр!… Кххха… Чпок! Хррр… пш-ш-ш… – неслось из закрытой комнаты.
– А что такое я о нем не знаю? – глухо спросил Себастьян и стал медленно поднимать глаза на непривычно зажатого Ржигу. – Или… что такое ты хочешь мне сообщить, раз так побагровел, будто Жи-Ру дал тебе не в меру крепящий отвар?