На скамьях вдоль улицы посиживал разный народ. Некоторые по деревенской привычке здоровались с незнакомыми. Несколько ребятишек бежали сзади. Две дворняги с блудливо косящими взглядами и опущенными хвостами заключали шествие.
Клыч остановился и подозвал Климова и Стаса.
—Идите отдельно,— сказал он вполголоса.— Отстаньте. А то целая полундра. Нас за километр видать и слыхать.
Они отстали. Мальчишки потолкались около них и вновь побежали за Клычом и железнодорожником, дворняги с опаской обнюхивали чертыхавшегося Потапыча. Тот попал в лужу и теперь вытряхивал из ботинка черную воду.
Подошли к двухэтажному домине, нижний этаж был каменный.
Тут!— как в бочку бухнул высокий железнодорожник
Потапыч!— позвал Клыч.
Присеменил Потапыч.
Сейчас нас московская опергруппа будет вызывать по телеграфу, — сказал Клыч негромко.— Иди и передай наши дела: Скажи: еще ничего не известно. Если через час их не вызовем, пусть едут в Клебань.
Есть!— Потапыч бодро засеменил обратно, обе дворняги потянулись за ним.
Ильин!— сказал Клыч.— Встань тут, у ворот. В случае стрельбы или шума действуй по обстоятельствам.
Стас кивнул и встал, прислонившись плечом к косяку дома.
Клыч и Климов вслед за высоким железнодорожником вошли в калитку. Огромный волкодав, глухо зарычав, поволок навстречу им тяжелую цепь. Через штакетник видно было буйное белое цветение яблонь, одуряюще пахло весной и нежным яблочным цветом.
Железнодорожник, оглядываясь на волкодава, удержанного цепью и потому у самого крыльца с порыкиванием и злобой разглядывавшего пришельцев, потянул за шнур звонка. В доме было тихо. Потом раздались шаги, и толстый мужик, лохматый, в рубахе враспояску, в лакированных сапогах, отворил дверь.—Здорово, Иван Фомич, — сказал железнодорожник.— Вот гостей тебе привел.
Мельник оглядел неизвестных маленькими свирепыми глазами, потом отстранился от двери.—Пущай войдут, коли нужда до меня.
Он закрыл за ними дверь, взял с полки огарок свечи и, светя им, повел наверх.
В низкой комнате, душной, с горящей в красном углу лампадой, за столом сидели двое. Стол был уставлен бутылками, цветастая скатерть кое-где уже залита и измазана вином. Старинные сулеи и узкие блюда для рыбы, тарелки с соленьями и едой стояли так густо, что трудно было понять, как можно извлечь из этой тесноты хоть что-нибудь, не уронив или не опрокинув посуды.
Двое сидящих за столом людей в отлично сшитых костюмах смотрели на вошедших недружелюбно.—Вот гости мои,— сказал хозяин, показывая на них рукой.— Члены правления акционерного общества «Хлебопродукт». С кем честь изволим иметь?—Угрозыск!— сказал рослый в коричневом костюме, и укладка на его голове заколебалась. Климов узнал Таниного воздыхателя.
Клыч зорко оглядывал сидевших и хозяина.
Раз представляться не надо, такой вопросик,— сказал он.— Вы с московским поездом приехали?
С московским,— подтвердил низенький мужчина рядом с завитым,
Вы народ торговый, Шварца знаете?
Отчего же не знать, одним поездом ехали,— сказал завитой.
С кем он ехал, не помните?
Служащий у него в магазине. Федуленко, сопровождал. А что, случилось что-нибудь?— спросил низенький, с интересом приглядываясь к сыщикам.— Иначе чего бы вы этим интересовались?
—Вы их в вагоне видели?— не отвечая, расспрашивал Клыч.Климов, не отрываясь, смотрел на завитого, и тот повернул свое остроносое решительное лицо к нему и тоже смотрел враждебно и вызывающе.
Мы в другом вагоне ехали,— отвечал низенький, оглядывая Клыча и, видимо, оценивая его.— Федуленко раз прошел по нашему вагону, потом мы их не встречали.
А в Клебани они не сходили?
—Здесь, кроме нас, по-моему, никто не сходил.
—Ваши документы, пожалуйста!— Клыч протянул руку.
Оба вынули документы и подали ему. Климов отошел в угол к божнице, оглядывая старорусское убранство комнаты. К нему медленно приблизился завитой.
Добились своего?— спросил он свистящим шепотом.
Чего именно?— повернулся к нему Климов.
У стола негромко разговаривали хозяин, низенький и Клыч.
Таня ушла. А куда?
Куда?— спросил ошеломленный Климов.
Пошла благодетельствовать. К этой Клембовской. Чтобы та втянула ее в свои авантюры.
У Климова кругом пошла голова. Ушла, ушла все-таки от этих.
Какие такие авантюры у Клембовской?— спросил он, чтобы только что-нибудь ответить.
Она авантюристка,— злобно шептал завитой, обдавая его запахом вина.— И ее видят в самых гнусных притонах... Чего вы, собственно, добились, уважаемый товарищ?
Витя,— окликнул своего помощника Клыч,— идем.
Они спускались по лестнице, а в Климове все пело: ушла! Они шагали по улице, их сопровождали ребятишки, пылал закат, окрашивая в алое и накаляя стекла, а Климов был хмельной: «Ушла!— звенело у него в ушах.— Ушла!»
На станции Потапыч что-то рассказывал Клычу о переговорах с москвичами.—Климов! — приказал Клыч.— Узнай точно о поездах: будут ли еще сегодня? Были ли? И в какую сторону? Когда будут завтра?
Климов очнулся. У Клыча ввалились щеки, проступила серая щетина. Стас стискивал зубы. День догорал, а удачи не было.
Он быстро все разузнал у железнодорожников. Поездов сегодня не будет. Если только нанесет какой-нибудь шалый южный. Иногда так бывает. Завтра московский поезд в одиннадцать, а перед ним рабочий поезд до Андреевского в девять сорок пять.
Клыч уже сидел на дрезине, рядом с ним светлела легкая, почти пуховая шевелюра Стаса. Потапыч о чем-то беседовал с мотористом. Было еще светло, но солнце уже догорало за лесом, сумерки таились где-то за горизонтом. Климов пошел было к дрезине, но опять вспомнил про следы и повернул к путям. Все-таки странная эта была коляска. Почему она доехала только до рельсов? Не переехала их, да и не смогла бы в этом месте, не взгромоздилась бы на такую крутизну... Он вновь прошел до самого поворота проселка в лес, рубчатые шины хорошо отпечатались па ослизлом краю лужи. Он втянул ноздрями ночной воздух. Оглянулся на дрезину. Клыч и Стас смотрели на него. Он махнул им рукой. Клыч сказал несколько слов Потапычу и спрыгнул, за ним спрыгнул Стас. Они быстро прошли через пути и через минуту стояли перед ним.
—Что?— спросил Стас.
Климов молча показал им двойной след шин на грязи и повел к полотну железной дороги. Снова показал им од-печаток шин на влажном боку взлобка у насыпи. Они долго стояли, разглядывая следы.— А на той стороне путей?—Там нет,— сказал Климов.— Вот я голову и ломаю: след свежий. Обязательно сегодняшний. Значит, подъехали к самой линии, а потом повернули и обратно? Это для форсу, что ли?Клыч быстро пошел к лесу. Стас помчался к станционному строению. Климов ждал. Вернулся Клыч.
—Если бы поезд стоял на этом пути, то коляска могла оказаться почти рядом. В двух шагах от него, внизу.
Подошел Стас, ведя железнодорожника.
На каком пути стоял московский поезд?— спросил Клыч.
На этом самом, где мы стоим.
Так... А на коляске к станции кто-нибудь подъезжал, когда московский здесь стоял?
Кому же подъезжать? У нас и у мельника коляски нет. У нас в Клебани народ небогатый, знаете.
А в деревнях есть коляски на дутых шинах?
В селах? Может, и есть. У нас по уезду торговые села. Возницыно вот или другие...
Значит, вы не видели коляски на дутых шинах?
Нет.
Вы давали отправление московскому?
Да.
И всех, кто был на станции, разглядели?
Да кого тут разглядывать. Два калеки, три дворняги...
Пошли в Совет,— приказал Клыч.— Климов, сгружай Потапыча. Скажи мотористу: пусть едет.
Глава IX
Через полчаса на сельсоветской линейке они уже рысили по пыльному проселку, с двух сторон стиснутому подступившими к самому кювету березами и осинами. Лес гудел вокруг. Сумерки сгущались. Возница, изредка оборачиваясь к седокам, жаловался:
Нету порядку. Середь ночи вызывают в Совет, говорят: вези! А куда? А может, у меня нету никакой моей возможности? А?
Ты, дядя, вези. Потом поговорим,— отвечал Клыч. Остальные помалкивали. Минут через сорок услыхали лай собак, потом замелькали огоньки.