...В глубине антарктических льдов обнаружен массивный саркофаг, хранящий замороженные тела мужчины и женщины. Их возвращают к жизни, и международная комиссия ученых приступает к изучению "пришельцев из прошлого". Оказалось, что это единственные уцелевшие представители мощной цивилизации, населявшей Землю почти миллион лет назад и погубившей себя в результате неосторожного обращения со "сверхоружием". Женщина из прошлого, Элеа, рассказывает о своем чудесном, но неразумном мире, ее беспокойство за человечество, также "заигравшееся" со смертоносными игрушками, передается и ученым — а затем распространяется по всему миру. Тут тревогу начинают испытывать другие — военные, спецслужбы, политики. Они пытаются уничтожить некстати свалившихся "гостей" и спровоцировать атомную катастрофу вблизи исследовательского лагеря, дабы стереть саму память о пращурах-утопистах. Роман заканчивается как бы на полуслове — предотвратить катастрофу не удалось, но результат ее прямо противоположен задуманному: разгневанная молодежь выходит на улицы с единственным словом на устах: "Нет!" В год выхода романа его заключительные страницы воспринимались во Франции, как выпуск последних известий...
Следующий роман Баржавеля, "Великая тайна" (1973) подтвердил его репутацию мастера туго закрученного сюжета. С первой до последней страницы роман читается на одном дыхании — и "тайна" в заголовке остается таковой до самого финала. Умело использован и исторический фон — в романе повествуется о фантастической подоплеке реальных политических событий, имевших место с 1955-го по... год выхода романа. Сюжет сводится к следующему (жаль, конечно, будущих читателей, да только когда еще наши издатели разживутся валютой, чтобы купить права на перевод!): гениальный ученый-индус открывает "вирус бессмертия", и ведущие политические деятели разных стран, проникшись тревогой за судьбу человечества (по-моему, идея в достаточной степени утопическая!), решают по возможности сохранить открытие в тайне. Пока не будет решен основной вопрос: как разместить на планете и прокормить человечество, из словаря которого внезапно вычеркнуто слово "смерть"... Среди персонажей романа — Хрущев и Неру, Кеннеди и Де Голль, однако Баржавель успешно преодолел соблазн просто "крутого" политического боевика; он задумался над проблемой жгучей, если не сказать главной. Индивидуальное бессмертие — желанное с тех самых пор, как наш предок осознал, что смертен; и потенциально опасное, способное превратить и так "тесную" планету в сущий ад. Но кто возьмет на себя смелость объяснить все это конкретным людям, ожидающим своего смертного часа?
Два других автора также заслуживают внимания — это Франсис Карсак и Жерар Клейн, главные книги которых я лишь бегло перечислю, так как с этими двумя наш читатель уже знаком.
Франсис Карсак (псевдоним ученого-геолога Франсуа Борда, скончавшегося в 1981 году) начал литературную деятельность в годы войны, его первый роман был написан в партизанском отряде. Известность пришла к писателю уже после выхода второй книги — тех самых "Робинзонов Космоса", которых у нас умудрились отпечатать невообразимым тиражом в полмиллиона! В 1950-60-е годы писатель выдвинулся в ряды ведущих научных фантастов Франции романами "Пришельцы ниоткуда" (1954), "Бегство Земли" (1960) — своеобразной вариацией на тему знаменитой тетралогии Джеймса Блиша об отправившихся в космос земных городах, "Этот мир — наш", "Космос — наш дом" (оба — 1962) и "Львы Эльдорадо" (1967).
Лучшие книги Карсака — это старая добрая научная фантастика о полетах в космос, о встречах с обитателями иных миров, часто весьма необычными; такую литературу во Франции писал, к примеру, Жозеф Рони-старший, с которым Карсака чаще и охотнее всего сравнивали. На фоне того, что создано в фантастике его коллегами, писатель представляет собой, по-видимому, уникальный пример безудержного оптимизма. Он "веровал" в идеалы гуманизма, в идею равенства всех разумных существ во Вселенной действительно как-то истово — и иногда слепо, словно не замечая примеров обратного в окружавшей его повседневности. Однако подчас и сквозь галактические сюжетные "кружева" у Карсака проступает реальность — например, в романе "Этот мир — наш", который можно прочесть и как умную этнографическую притчу на тему войны в Алжире...