Хонда вышел из дома, когда на часах уже было девять утра. Хлопнула подъездная дверь, наш новый знакомый не спеша пересек двор. Пискнула сигнализация, и Хонда уселся в машину.
- С какого хуя? – удивленно спросил Гоблин, заметив этот маневр.
- У нас спрашиваешь? – не понял я.
- Вопрос был риторический. Просто не люблю, когда что-то меняется.
«Камри» выехала со двора и поехала по Белинского в сторону центра.
- И куда его хер понес? – удивленно спросил Гоблин. – Все чудесатее и чудесатее.
Тот самый хер, обозначенный Гоблином, принес Хонду, а заодно с ним и нас, к торговому центру «Квадрат», в котором Хонда проторчал час. Вышел он оттуда с огромными, доверху забитыми пакетами.
- На пикник что ли собрался? Что за хуйня сегодня творится?
- Да тихо ты, - осадил я Гоблина. – Скоро все узнаем.
Хонда, и правда, поехал к выезду из города.
- Ох, и повезло, - Гоблин довольно потер руки. – Есть шанс, что он уедет в лес – и хуй оттуда вернется. Вечером вывезли мальчика в лес. Бизнес остался, а мальчик исчез. Ух, и повезло.
Но мечтам Гоблина, как водится, сбыться было не суждено. Вместо леса, Хонда приехал к серому ветхому трехэтажному зданию, обнесенному ржавым забором на окраине проспекта Ильича. Старый охранник распахнул заскрипевшие ржавые ворота – и машина въехала на территорию.
- Что это? Детский сад? – протянул я, рассматривая территорию, которая едва просматривалась сквозь ряд старых деревьев, растущих у забора
Старая детская площадка: обнесенная деревянным с облупившейся краской коробом песочница, в которой играли дети, покосившиеся деревянные машинки, выцветшая беседка.
- Дом – интернат номер два, - мрачно ответил Гоблин. – Хонда здесь вырос.
Хонда тем временем вылез из машины и, вытащив из багажника пакеты, пошел к входу. Завидев его, дети, радостно гомоня, бросились навстречу. Окружили Хонду, что-то весело ему рассказывая. Хонда остановился, слушая детей и что-то с ним обсуждая…
Эта картина счастливых детей, их радостные улыбки при виде бандита, искреннее веселье, что он приехал, стояла у меня перед глазами. Нет, я не сомневался, что Хонду необходимо убить. Не было ни угрызений совести, ни вопросов как, что и почему. Система блокировала все сомнения. Но все-таки…
Ворочаясь в кровати без сна в тот вечер, я так и не понял, почему Хонда ездил в тот детский дом. Возможно, в нем и осталось что-то от человека. А возможно, он чувствовал, что кармический пиздюль за его дела уже запущен, и теперь пытался сделать как можно больше хороших поступков.
- Приехали, - голос Гоблина вырвал меня из воспоминаний.
Я кивнул, и молча вышел из машины.
- Завтра утром ты должен быть бодр, свеж и весел, - напомнил мне напарник. – Если мы все проебем…
Он не договорил, погрозив мне пальцем.
Я вновь кивнул, хлопнул дверью и пошел к подъезду.
Глава 9. Расстрел
Выспаться мне так и не удалось. Я долго ворочался в кровати и лишь ближе к утру смог урвать пару часов сна. Подремать удалось и в машине, пока Филин не высадил нас в Тихом переулке, припарковавшись в неприметном дворике. Квартал мы в молчании прошли пешком.
Двор был пуст. Дворники обычно убирали территорию часов в пять, а собачники еще не вышли на утреннюю прогулку. Рабочие, которых еще не разбудил будильник, дремали, досыпая, просидевшие всю ночь в интернете школьники и студенты. Во дворе лишь насвистывали, спрятавшись в листве деревьев, утренние птицы.
Каморку и вправду вскрыть было несложно. Мне даже не пришлось вскрывать замок. Достаточно было лишь вырвать хлипкую петлю. Я забрался внутрь и прикрыл дверь, оставшись в полумраке.
В каморке пахло плесенью и грязной одеждой. В углу стоял ворох метел, лопат и прочего сельскохозяйственного инструмента, который использовали дворники. На вбитых в стену крючках висели грязно - оранжевые жилеты с названием управляющей компании, которая обслуживала дом. Один из таких жилетов, с наполовину оторванными карманами, грязный и истрепанный, который, по-видимому, никогда не стирали, я нацепил на себя. Чтобы люди, если таковые с утра окажутся во дворе или на балконах в зоне видимости подъезда, запомнили парня в оранжевой робе дворника. Или слесаря. А больше они не запомнят ничего. В едва державшемся кармане робы я нашел грязный ком. Нитяные рабочие перчатки, на которых было больше дыр, чем материи. Я надел их, потер ладони, чтобы вековая грязь хоть чуточку осыпалась. Перчатки я одел не потому, что боялся оставить на пистолете отпечатки. Вовсе нет. Я не хотел оставить на руках пороховых ожогов. И перчатки должны были меня от них защитить. Достал из кармана пистолет, взвел его, приводя в боевое положение, и уселся на стоявший в центре каморки колченогий стул. Положил на колени пистолет и принялся терпеливо ждать.