– Похвальное желание, – сказал Фёдор Михайлович, и обратился к дочери: – Как думаешь, Валерия, браться мне за это дело?
– Конечно, браться, папа, тут и думать нечего.
– К тому же Лариса Сергеевна обещает нам заплатить. Аж сто долларов!
– Вы считаете, этого мало? – спохватилась я. – Давайте тогда двести.
Михайловский нарочито ахнул:
– Мой месячный оклад!
– Только вот деньги брать, по-моему, не стоит, – осторожно высказалась Валерия.
– Вот ещё, дают – бери!
Я всполошилась: уж не смеется ли он надо мной? Михайловский гибко поднялся из кресла.
– Вы меня уговорили, Лариса Сергеевна. Я проверю, что там с вашей тёткой случилось. Вот прямо сейчас пойду и поговорю с вашей соседкой. Кстати, как ее звать?
– Лида.
– А отчество?
– Спросите, когда будете с ней беседовать. Вы же хотите поговорить неофициально?
– Пожалуй, – кивнул он и вышел.
Валерия тут же соскочила с дивана и сказала заговорщическим шепотом:
– Лар, а ты уже весь дом осмотрела?
– Только в общих чертах, – сказала я.
Собственно, вчера я лишь поднялась по лестнице в мансарду и окинула её взглядом. Да ещё открыла платяной шкаф в спальне на первом этаже – надо было куда-то положить свои вещи.
По остальным двум комнатам внизу я немного походила, вроде как примеряясь. Мне понравилось всё: и уютная, в зеленых тонах, спальня, и библиотека-кабинет. Холл, в котором мы сейчас сидели… Как говорится, без комментариев. Повсюду – никакой нарочитости. Всё продумано и придумано для удобства. Странно, что тётка жила здесь одна…
– Давай с тобой всё осмотрим? Не спеша. Начнем с мансарды…
Договорить она не успела. Вернулся от соседки её папа, жутко сосредоточенный, и скомандовал:
– Собирайся, Валерия, поедешь с нами.
– С кем – с нами? – удивилась дочь.
– Со мной и с Лидией Тимофеевной. Она согласилась посмотреть кое-какие фотографии. Может, новый знакомый Олимпиады Киреевой у нас где-то засветился.
– Пап, а можно, я останусь с Ларисой?
– Видишь ли, я не уверен, что смогу заехать за тобой, у меня куча дел. Я ведь нарочно тебя торопил, чтобы пораньше приехать к Ларисе Сергеевне. Решил совместить приятное с полезным. К тому же Лариса Сергеевна, насколько я помню, собиралась к нотариусу? – Это уже обращались ко мне. – Могу вас подвезти. Вы умеете быстро собираться?
Я умею быстро собираться. На минутку вышла в спальню, вернулась уже одетая, в своем розовом костюме, который становится моей костроминской униформой. Тем более розовый цвет, говорят, очень идёт к моим карим глазам.
Что думал по этому поводу Михайловский, я, к сожалению, не узнала.
У меня, между прочим, есть и своя машина, и до нотариальной конторы минут семь пешком – почему-то я упорно не хотела передвигаться по Костромино на своих двоих, – но я всё же поехала с моими новыми знакомыми. Только заметила:
– Как там наш разговор насчет компьютеров, ещё в силе?
– Я никогда ничего не забываю, – опять дежурно проговорил Михайловский и протянул мне листок с номером телефона: – Закончите здесь свои дела, позвоните мне в Ивлев. Я пришлю за вами машину.
Я кивнула, решив про себя больше с ним не разговаривать. Похоже, этот тип совсем не умеет общаться с людьми в обычном тоне. Только языком протокола. Ольга на моем месте давно бы послала его подальше.
Надо же, и телефон на листочке успел написать! Вообще-то во всем цивилизованном мире давно пользуются визитками. Или ментам они не положены? Мы с Олькой заказали их себе первым делом.
Улучив минутку, когда мы ждали Лиду, а выдающийся папа курил возле машины, юная подруга шепнула мне:
– Ты папе понравилась.
– Что ты говоришь! – в притворном ужасе отшатнулась я. – Как же тогда он относится к тем, кто ему не нравится?!
К обеду я уже держала в руках документы, свидетельствующие о том, что Лариса Сергеевна Киреева – владелица дома по улице Парижской коммуны, четырнадцать. Это меня, конечно, радовало, только вот как быть дальше? Что мне делать теперь, когда нечего делать? Михайловский наверняка еще в Ивлев не приехал, насчет компьютеров ни с кем не говорил, так что звонить ему нет смысла…
И пошла я на переговорный пункт, чтобы позвонить родителям и подруге Ольге. Предки наверняка еще на работе, и дозвониться обоим на производство весьма трудно.
А как сделать это вечером, если на улице Парижской коммуны нет таксофона – тащиться на переговорный пункт? Я оказалась права – дома никого не было. Иной раз мама приходила с работы пораньше, но не сегодня.
А вот Ольга взяла трубку сразу. Но то ли мою соучредительницу кто-то отвлекал, то ли слышимость была плохая, но она никак не могла понять, почему я должна задерживаться в городе, где у меня нет ни родных, ни знакомых. Пришлось сказать ей открытым текстом: