– Дом нашего сотника, может, расположен и далековато от города, зато для его постройки Георгий Васильевич выбрал лучшее место, какое только можно найти в наших краях. Чуть подальше от его дома – красивейшее в этих местах Синь-озеро. Если захотите, я могу вам его показать. Георгий Васильевич любит на него ездить…
Мне везет на выдающихся людей. Сначала Лерин папа, который все делает на отлично, теперь сотник, у которого тоже все самое лучшее. И что интересно, та и другая сторона предлагает показать мне некое Синь-озеро, каковое только в этих краях и можно увидеть. Куда мне деваться, бедняжке, чем я могу таких необыкновенных мужчин заинтересовать, ведь ничего, кроме наследного дома, у меня и нет.
«Дома и машины!» – укоризненно напомнил внутренний голос. Из-за событий, связанных с получением наследства, приемом гостей, я совсем забыла о своей бедной «семерке», и она второй день грустила под навесом, и никто не подошел даже, не потрепал ее по загривку, то бишь по капоту. Кому коврижки, а нам – синяки да шишки!
– Вам приходилось прежде бывать в наших местах? – спросил Герман, небрежно поддерживая руль. Машину он вел виртуозно, мне такому еще учиться и учиться!
– Нет, не приходилось, – честно созналась я.
– Однако, наверное, вы умеете заводить знакомства.
– Думаю, что умею, – согласилась я.
– По крайней мере одним из первых навестил вас не кто-нибудь, а сам главный разыскник района, – вроде небрежно заметил он, но я почувствовала, что его это отчего-то интересует.
– Неужели в вашем поселке ничего нельзя скрыть? – решила посмеяться я.
– Бесполезно, – криво усмехнулся Герман.
– Тогда почему же неизвестно, кто убил тетю Липу? – ляпнула я и ужаснулась собственной неосторожности.
А вдруг этот человек, которого я совсем не знаю, как раз и имеет отношение к смерти Олимпиады? Кстати, второй раз мне приходит это на ум, и почему-то второй раз я не исключаю такой возможности.
И при этом… Какая все-таки дура! Еду с ним на край света, никто об этом не знает, так что если я вдруг исчезну, никто и не догадается куда… Нет, лучше об этом не думать.
– Это вам местные понарассказывали? – пренебрежительно хмыкнул Герман. – Поживите здесь еще недельку-другую, таких ужасов наслушаетесь, от страха сбежите домой… Или вас таким не испугать.
– Ну почему, я такая же трусиха, как и все.
Герман с интересом глянул на меня:
– Вы только сотнику нашему не скажите этого – «как и все», он обидится.
– Он считает, что чувство страха ему не ведомо?
– По крайней мере он так говорит.
Минут через сорок Герман свернул с трассы на проселочную дорогу, тоже асфальтированную, и вскоре машина остановилась перед высоким забором из природного камня.
Постороннему взгляду не представлялось возможности проникнуть за ограду, которую поверху венчал частокол из позолоченных металлических пик. Без помощи специальных приспособлений. Рядом с воротами имелся, как выяснилось, домофон, и в него Герман, нажав кнопку, сообщил:
– Мы приехали, Георгий Васильевич.
– Надеюсь, девушку ничем не обидел? – услышала я.
– Напрасно подозреваете меня в грубости и невежестве. Мы к женщинам всегда относимся с уважением.
Герман говорил это явно для меня, но сотник хохотнул:
– Наслышаны!
И ворота отъехали в сторону.
«Мерседес» зарулил в огромный двор, где слева от ворот под арочной крышей из какого-то цветного пластика на асфальтированной площадке машина остановилась. Герман открыл дверцу и подал мне руку – все как в фильмах про аристократов.
И так рука об руку мы пошли по аллее, обсаженной еще молодыми деревьями. «Как по облаку», – пел Высоцкий.
Аллея привела прямо к дому с колоннами, и на крыльце его нас ждал хозяин в элегантном белом костюме. А то я уже стала бояться, что меня привезли сюда для того, чтобы уговорить вступить в его сотню. Значит, ошиблась. Для этих целей он обрядился бы в казачий мундир.
Георгий Васильевич легко сбежал по ступеням. Сразу видно, этот мужчина – сторонник здорового образа жизни и, похоже, зарядку по утрам делает. В отличие от некоторых.
– Ларисонька! Какая честь для меня!
Он сиял, как начищенный самовар. Я ничего не понимала. Передо мной разыгрывалось представление, и чем больше я его лицезрела, тем больше недоумевала. Герман чуть не вывихнул ногу, бросившись открывать мне дверцу машины. Сотник Далматов целовал руку и глядел проникновенно, прямо в глубь моей нежной девичьей души.