– Ладно, – сказала я. – Я постараюсь сегодня же взять билет. Куда мне лететь? В какой город?
Я услышала, как на том конце трубки шуршат бумаги.
– Вам надо лететь во Флоренцию. Я организую, чтобы вас там встретил шофер, который отвезет вас в Монтепульчано. У вас есть имейл, куда я могла бы прислать всю информацию и контактные телефоны? И не могли бы вы мне дать номер мобильного, который я внесла бы в документы?
– Да. – Я назвала всю нужную информацию, и миссис Моретти пообещала через несколько минут прислать мне сообщение.
Закончив разговор, я повесила трубку. Какое-то время просто сидела в постели, глядя широко раскрытыми глазами на одну из своих картин на стене – ту, где мне казалось, что я стою на краю высокого скалистого утеса и смотрю на бесконечное бурное море. Я написала ее год назад, незадолго до того, как мы расстались с Джейми. Меня пробрало холодом до костей, и я задрожала.
Мой биологический отец умер и почему-то вспомнил обо мне в своем завещании.
Отвернувшись от картины, я сбросила одеяло. Потом встала с постели, решив, что перед тем, как открыть компьютер и начать искать билеты, мне необходима чашка кофе. Пока я искала и натягивала халат, ветер выл в застрехах, как какой-то зверь, и я чувствовала, как меня затягивает в облако печали.
Он же не был мне настоящим отцом, пыталась я уговорить сама себя, потому что ну какое же отношение к отцовству имеют анализы ДНК? Нас не связывало с этим человеком ничего личного, ни любви, ни верности, никаких признаков, естественных для любой нормальной семьи. Миссис Моретти произнесла по телефону именно это слово. «В Тоскане состоится официальное прочтение завещания для членов семьи». Включая меня.
Я же даже не знаю, кто все эти люди. Его другие дети? Возможно, мои братья и сестры? Жена? Его братья? Сестры? Кузены? Мне не было места среди них, ну разве что туда не явятся другие незаконные дети вроде меня. Может, у нас даже найдется что-то общее. Но я понятия не имела, что именно. Я ничего не знала.
– Что-то ты рано встала для воскресенья, – сказала Дотти, когда я вошла в кухню.
Дотти – наша ночная сиделка. Она работала у нас уже много лет, и я обожала ее за то, что она всегда была бодрой. Во время работы она напевала себе под нос, красила волосы в розовый и лиловый, игриво кокетничала с папой, что всегда вызывало у него улыбку, даже в самые тяжелые дни. Все наши сиделки и помощники были чудесными, но никто, кроме Дотти, не удержался больше полутора лет. Они приходили и уходили, что в общем даже не было удивительно. Ухаживать за полностью парализованным человеком – работа не из легких.
– Ну да. Ты слышала, как звонил телефон? – спросила я.
– Слышала, но ты сняла трубку раньше, чем я успела подойти. Кого это угораздило звонить людям в семь утра в воскресенье?
Непонятно как я тут же придумала ответ:
– Моя начальница. Расскажу попозже, а как дела у папы? Как он спал?
– Как дитя.
– Хорошо, – ответила я. – Потому что сегодня же день кино.
Папа любил кино и настоящий театр, и для него было очень важно иногда выходить куда-то из дома. Раз в неделю Джерри, наш помощник по выходным, возил его на какой-нибудь утренний сеанс. А я использовала эту возможность и скрывалась в своей импровизированной студии в гараже, чтобы порисовать. Это была моя единственная возможность вырваться из плена домашних дел.
По крайней мере, папе повезло, что его руки до запястий хоть как-то двигались. Все наши сиделки год за годом изо всех сил старались сохранить тонус мышц. Благодаря этому папа всегда мог пользоваться компьютером и приложением для распознавания голоса и писать. В свое время он был довольно успешным писателем, автором триллеров, издавшим три книги, но в последнее время он писал статьи для организации, которую они с мамой создали в 1996 году для того, чтобы собирать деньги для исследований спинного мозга. Так что уже много лет папа не писал ничего художественного, кроме нескольких коротких рассказов. Думаю, романы отнимали у него слишком много сил, но, если честно, мне кажется, что они не так уж хорошо продавались. Первый, может, и да, а второй и третий стали для издателя разочарованием.
И я могу предположить, что в свое время это было очень тяжело для папы. Единственное, что он мог делать, – это писать.
Если не считать этого, он был самым отважным человеком из всех, кого я знаю. Его спинной мозг был поврежден в аварии, случившейся еще до моего рождения, так что я никогда не видела его передвигающимся самостоятельно. Но, подрастая, я всегда знала, что он любит меня и я для него ценнее всего на свете. И я никогда не считала его неполноценным в сравнении с отцами других детей. Я знала, что у нас все по-другому, но не чувствовала себя в чем-то обделенной, и на это у меня было множество разнообразных причин.