Не знаю, насколько его слова были продиктованы заботой обо мне. Тон его был еще холоднее, чем обычно, и от этого слова звучали не то презрительно, не то неестественно. Но он настаивал.
— Насколько я должен задержаться? — спросил я.
— Скажем, до конца года. Или это слишком обременительно для вас?
Я сказал, что согласен. Роуз принял мое согласие по-деловому, не благодаря. И только когда я уже направился к двери, он рассыпался в благодарностях — не за то, что я пошел ему навстречу или принял его совет, нет, всего лишь за то, что я взял на себя труд прийти к нему, сделав несколько десятков шагов по коридору.
Глава сорок седьмая
НОЧНОЕ НЕБО НАД ЛОНДОНОМ
Теплым летним вечером через полтора года после отставки Роджера мы с Маргарет приехали на Саут-стрит на прием, устроенный Дианой. Не могу сказать, чтобы это приглашение навело нас на раздумья о прошлом. Прием как прием, ничем не замечательный — очередное действо в вечной светской толчее. Дети были в школе, нас ничто не связывало, было так приятно ехать в тихих синих сумерках по огибающей парк аллее.
Наверху в гостиной слышался звон стекла и гул голосов: гости пили, не забывая при этом окидывать острым взглядом вновь прибывшего. В каждом движении чувствовалось довольство, приятное сознание того, что они находятся внутри магического круга — словно пассажиры, танцующие на палубе океанского парохода, когда внизу плещет море. Все то же, подумал я. Для большинства присутствующих жизнь всегда была такова, и они воображают, что она всегда такой и останется.
Как обычно, на приемах Дианы было интересно наблюдать — кто сейчас в чести. Коллингвуд стоял у камина — как всегда, невозмутимый, самодовольный, немногословный. Некоторое время с ним беседовал Монти Кейв, который этой весной получил повышение. Кейв сильно опередил своих соперников; Диана ради него пустила в ход все свое влияние, его прочили в канцлеры Казначейства. Знакомые продолжали гадать, выйдет ли Диана за него замуж или нет, но она, обычно вовсе не склонная медлить и колебаться, сейчас, несмотря на свое решение покончить с одиночеством, все еще мешкала. Когда дело шло о борьбе за власть, она была достаточно тверда, но для второго замужества твердости ей явно не хватало. Она все еще была способна мечтать о любви. И тут воля ей изменяла. Она была счастлива с первым мужем и хотела счастья со вторым. Брак ради брака ее не устраивал.
Приехал Лентон, побыл немного, но нашел время, чтобы побеседовать с хозяйкой. Хоть обязанности премьер-министра и отнимали у него много времени, все же людей, считавших его посредственностью, он мог кое-чему научить. Например — никогда не наживать себе врагов без крайней надобности, а главное, никогда не наживать себе врагов, пренебрегая людьми. Все такой же любезный и несколько свиноподобный, он, прежде чем уйти, успел озарить милой улыбкой каждого своего сторонника. Я заметил, как он шепнул что-то Дугласу Осбалдистону, которого я прежде у Дианы не встречал и который в прежние годы, когда еще была здорова его жена и отношения у нас были более дружеские, поддразнивал нас с Маргарет из-за наших великосветских знакомств.
Диана шагает в ногу с веком, думал я. Прежде она не удостаивала своим вниманием высших государственных чиновников, а теперь у нее в гостях, помимо Дугласа, был и еще один казначейский служащий того же ранга. Дуглас, как и следовало ожидать, вернулся в Казначейство — причем на один из высших постов, специально для него созданный. Он добился всего, о чем когда-то мечтал вышедший ныне в отставку Гектор Роуз. Маргарет продолжала навещать в больнице его жену, и сам он нередко обедал у нас и теперь, после моего ухода из Уайтхолла. Однако трещина в наших с ним отношениях так и не затянулась. Дуглас пытался исправить дело; холодность не была взаимной, в ней был повинен я.
Из толпы гостей меня окликнул Сэммикинс. Он искал себе компаньона, чтобы закончить вечер у Пратта. «Не везет мне! Уже шестой отказ!» — объявил он во все горло, и хохот его, развеселый, но не слишком уместный, загремел почти как Роландов рог в долине Ронсеваля. В эту минуту появилась Кэро — ослепительно красивая, с виду веселая и беззаботная. Она похлопала брата по плечу, сказала что-то приветливое Маргарет. Но тут кто-то ее окликнул, и она с живостью повернулась к нему. Больше в тот вечер ни ко мне, ни к Маргарет она не подходила.
Кто-то сжал мне локоть. Это был лорд Лафкин. Многозначительно, скрипучим голосом он сказал: «Кстати, насчет Худа». Хотя это и прозвучало многозначительно, но в первое мгновение я ничего не понял. Ничего! Вокруг бурлил и шумел людской водоворот. А та история все продолжалась. Я начисто забыл об этом человеке. А вот Лафкин не забыл.