Ждать ночи не стала, сразу и потопала, завершившись с лечением. Путь мой лежал к академику, отцу Егорки. Он увел Таньку из сада. Не ниточка даже – канат. Опасно? Да. Сын наверняка рассказал отцу о нашей с ним встрече. С другой стороны, мальчишки обычно подобную ерунду, как беседа с теткой, ни в грош не ставят и дословно не запоминают… Ну, сказал он мне возвращаться в больницу, а где Таня – не знает. Может выгореть? Может. Но если вспомнит свое «папа забрал» – жди ловушки. Потому необходима разведка.
С академиком мы знакомы шапочно: сталкивались в садике по утрам, господин любил лично сопроводить сына до группы. Так и не решилась я не то что поболтать со звездным папашей, но и парой фраз переброситься. Хоть и люблю это дело – посудачить с мамашками. Не воспринимала его за простого родителя, все-таки замдиректора, работодатель… нас много, их единицы. Робела до онемения. Еще и бывший постарался, опустил мое самомнение ниже плинтуса. Говорю, самооценка ни к черту. Была. Да сплыла.
Нынче все поменялось. Силищу ощущаю немереную. И в некотором роде браваду – ни ножи не страшны нам, ни пули. Совсем не устаю. Не задыхаюсь. Вообще могу не дышать! Но дышу, заставляю себя. Потому что иначе нельзя: начнешь думать, что мертвая, мертвой и станешь. А я живая. Живая!
Да, я не чувствую. Но мне больно вспоминать. А зомбям не больно, им все равно, их ничто не колышет. Я не зомби!
В элитный поселок проникла, использовав вновь приобретенные качества – просочилась там, где живые не пройдут. Закопавшись в землю, наблюдала за домом, пока не стемнело. Звонкий голосок Егорки, взывающего к отцу, подтвердил – семейство в сборе.
– Ну здравствуй, Наталья! – сказал академик, когда я возникла перед ним в его собственном кабинете. Будто и не испугался вовсе, железные нервы у мужика. Я ведь теперь… э-э, как бы помягче… выгляжу страшненько. – Я ждал тебя.
Ага, ждал, как же, на голубом глазу верю.
– А чего ж тогда охраны нет?
– Специально услал. Тебя спугнуть боялся! – произносит этак проникновенно, полушепотом. – Поговорить надо!
– Ну, говорите. Слушаю! – И тесаком верчу-поигрываю…
И понес он какую-то ересь – извинялся, что недоглядели, но теперь они сделают все возможное, чтобы исправить ситуацию. С ног сбились, ищут меня всем миром, потому что хотят помочь.
– А с Громовым Алексеем что?
Он мазнул по мне удивленным взглядом.
– Как! Они тебе не рассказывали?
Что за «они», кто такие?
– Не помню! – говорю честно.
– Что, совсем ничего?
– Совсем! Провал в памяти! – закусив губу, я никну.
И он рассказывает историю. Будто бы некоторое время назад – точнее, четвертого июля – случилось несчастье: наши с Лешей головы попали под облучение. Каким образом? Отключилось электричество во всем корпусе, мы склонились взглянуть на объект – а свет возьми и включись. Головушки наши переместиться – не переместились, ибо в задании сдвига при обесточивании автоматически выставляется нуль. Но, видимо, как-то обновились. Повредились умом, одним словом, сразу и обе.
И увезли нас с Лехой в психиатрическую клинику. Откуда я сбежала через пару дней. Пять дней меня ловили всем составом и поймали, куда ж я денусь. Была я плоха и буйствовала, но, в отличие от шелкового, словно растение, Алексея, проблески мысли у меня проскальзывали.
А потом меня выкрали – и телепортировали. Насильно.
– Погодите, а как же я оказалась в боксе для телепортированных?
– А где ты хотела? Аппарат для телепортации – один-единственный в мире.
– Но… как же… меня же украли… – поперхнулась я.
– Элементарно. Похитителям был выставлен ультиматум: убирайтесь с миром, но оставьте женщину. Вот и…
– А Лешка?
– С ним по-прежнему плохо, лежит в клинике. Уж мы его и на место жительства в общежитие помещали – надеялись, знакомая обстановка даст толчок мозгу на восстановление… да ты его на днях навещала, хоть это-то помнишь?
Я не ответила. Что-то здесь не сходилось…
– Рану открой! – вдруг приказал. Голосом невыносимо уверенным, будто он бог на земле, а остальные – паства. Привык пациентами командовать…
А что, пусть глядит. Может, чего дельного присоветует. В инфаркт не впадет, надеюсь, они ж на собаках насобачились, понавидались всякого.
Аккуратно отлепила на руке пластырь. Рана не заживала, все в том же виде и пребывала.