— Ой, — сказала Лиза пять секунд спустя. — Прямо волшебство какое-то!
— Ну не то чтобы волшебство, хотя в некотором смысле все музыканты — волшебники. Вот Паганини, например. А Лист? А Моцарт — вот был кудесник!
— Ну какой из нее Паганини, в самом деле! — вмешалась Бабушка.
— Пока, конечно, никакой, и слава Богу, — ответил Филин, — но есть основания полагать, что даже сейчас музыка нашей девочки вполне может производить… м-м-м… нетривиальное впечатление на… м-м-м… некоторых слушателей.
— На попугаев, — сказала Лиза. — Некоторых.
Она не знала, что такое «нетривиальное впечатление», но, кажется, догадывалась. Надо будет в словаре посмотреть для уверенности.
— Каких таких попугаев?! — удивился Андрей Петрович.
Бабушка кратко пересказала ему историю с Визирем. Филин помрачнел и задумался.
— Впечатлительная какая птица, — сказал он наконец довольно озабоченно. — Будем так считать. А как имя-отчество моей нелюбезной коллеги? Та-ак… — протянул он, услышав ответ, и почему-то посмотрел на Бабушку с глубокой укоризной. — А со старыми друзьями посоветоваться, а, Наталья? Сколько они уже занимаются — надеюсь, недавно?
Бабушка вдруг опустила глаза и втянула голову в плечи, а Лиза, увидев это, с усилием закрыла разинутый от изумления рот.
Филин продолжал:
— Ладно, предположим, что напортить ничего не успели. Значит, Гертруда Генриховна и ее новый попугай Визирь… И какого он цвета? Ах лазоревый? И говорящий? Ну, тогда с ними обоими вообще все ясно. Явились, значит. — Пробормотал он себе под нос и продолжал:
— Да, ходить к ней нашей Лизе, пожалуй, больше не стоит. Совсем не стоит. Расстались — и точка… Наталья, душа моя, нальют ли в этом доме чашку чаю? — добавил он совсем другим тоном.
Потом они долго пили на кухне чай с замечательным тортом, оправдавшим все, даже самые смелые ожидания, сырниками и яблочным пирогом, который Бабушка шутливо называла «наш ответ Чемберлену». Лиза скромно сидела в своем уголке, воздавая должное вкусностям и почти не участвуя в беседе взрослых. У нее было новое занятие, казавшееся ей лучше любых взрослых разговоров: она слушала, слушала, слушала звуки, на которые раньше не обращала внимания — шепоток оседающих взбитых сливок, чмоканье пузырьков в закипающем чайнике, стеклянный шорох песка в сахарнице, шелковый шелест снегопада за окном, бархатный перестук кошачьих лапок на карнизе. Да уж, «никто не объяснил», а сама она раньше почему-то не додумалась…
Глава 3,
Спала Лиза в ту ночь отвратительно. Бабушка, должно быть, тоже, поскольку обе не услышали утром будильника, и Лиза в результате влетела в школу за минуту до звонка, не успев окончательно проснуться. Школа была непростая — гимназия, да ещё и с историей, а к тому же в последнее время директору захотелось, чтобы во вверенном ему учебном заведении было очень красиво. Красоту он понимал по-своему, так что некогда просто мраморная лестница стала беломраморной и очень скользкой, появились странноватые лампы в виде перламутровых шаров на высоченных серебряных ножках, новая мебель тоже сияла белизной и никелем, так что Лиза теперь точно знала, как выглядел дворец Снежной Королевы. Общую картину удачно дополняли зеркала, сквозняки и нерадивые батареи, а искусственные фикусы в кадках никого не могли обмануть. Лиза огненным вихрем пронеслась по этому ледяному царству, ловко перепрыгнула традиционно подставленную Костей Царапкиным по прозвищу Цап-Царапыч ножку (это была минимальная пакость с его стороны) и уткнулась носом в живот соседки по парте Ляльки Шевченко.
— Лизка! — драматическим шепотом воззвала Лялька вместо приветствия. — «Май Флэт» сочинила? Дай списать!
— Дать-то я дам, — ответила Лиза, роясь в рюкзаке и пытаясь отдышаться. — Лялька, чучело ты, моя квартира-то тебе не подойдет! Что же нам делать?
Лялькины глаза-озера немедленно наполнились слезами. Лялька была несчастным человеком. Попробуй-ка поучись английскому в престижной английской школе, когда тебя учит собственная мама, она же завуч, она же тигрица позубастей Горгоны Медузовны! Лялька боялась свою маму до икоты, похоже, с самого рождения. Впрочем, Ульяну Сергеевну боялись все, кто ее видел, даже Лиза, которая Бабушкиными стараниями знала английский гораздо лучше всех в классе. Лялька, высоченная, уже сейчас почти с маму ростом, медленная, томная, на уроках английского цепенела, как кролик перед удавом, и решительно ничего не могла ответить на мамочкины вопросы. Да и кто, как не родная мать, может точно знать, приготовил ее ребенок уроки или нет? Оставалось надеяться, что злая англичанка Ляльку сегодня не спросит. Что ж, надежда умирает последней.