— Уф, — вздохнул Валька, выслушав все это, — прямо целая лекция! Вам бы к нам в технарь, дядь Борь, преподом.
— Кем? — не понял Борис Аркадьевич.
— Преподом. Преподавателем, — пояснил Валька.
— И сколько же, интересно, ваши преподаватели получают? — насмешливо прищурив глаз, поинтересовался старик. — Может, оно и правда — лучше учительством деньгу зарабатывать, нежели так вот, как мы…
Валька рассмеялся:
— Да гроши они получают, дядь Борь! Сами говорят иногда: «Работаем чисто за интерес!» И все плачутся, плачутся… Нет бы кооператив какой-нибудь самим открыть! Да, дядь Борь? А то все ждут, когда им дядя из Министерства образования зарплату поднимет…
Кранц покачал головой:
— Не надо так говорить об учителях. Они — святые люди!
— Но нищие!
— Ну и что? Я вот тоже нищий. Хотя и кооператив открыл. Ты ж сам видел, какая у нас выручка.
— Да, но мы ж с вами на клиентах-то и не собираемся зарабатывать! — заметил Валька.
— Как это — не собираемся? — нахмурил брови Кранц. — А для чего тогда я открывал салон?
Валька смотрел непонимающими глазами на старика, и тот продолжил:
— Мне нравится снимать людей, Валюха, я обожаю фотографии им делать… Поймать выражение лица, оно же — как время остановить! Это же искусство, Валентин! — старик вздохнул.
— Но за клише-то вы взялись, чтобы заработать? — спросил его Валька. Хотя для него теперь было вполне очевидно, что стариком движет в этом лишь желание получить сумму, достаточную для того, чтобы всецело посвятить себя любимому, но далеко не доходному делу.
Однако ответ Бориса Аркадьевича обескуражил Валентина.
— Нет, Валюх, — сказал он, — не заработать…
— Как это… не заработать… Так зачем же тогда вы жилы рвете? — с недоумением спросил Валька.
— Вряд ли ты поймешь, вьюноша… — Борис Аркадьевич снова вздохнул. — Сделать безупречное банкнотное клише — это тоже искусство. Да какое! Ты только вообрази себе: дело рук твоих разойдется по стране миллионным тиражом! Вот ты знаешь, конечно, кто у нас изображен на бумажных деньгах? — задал он вопрос, несколько неожиданный для Валентина.
— Разумеется. Ленин, — ответил тот.
— А кто такой Ленин?
— Как кто? — улыбнулся Валька. — Вождь революции!
— Какой он, на хрен, вождь?! — Кранц возмущенно ударил ладонью по подлокотнику кресла. — Таких вождей после семнадцатого вагонами считали. Просто сделали из него вождя. Потому как Бога отменили, а народу икона новая требовалась. Вот и нарисовали ему ее, да на деньги портрет этот шлепнули… — старик хмыкнул. — Слышал, как один поэт возник по этому поводу? — он прочитал с выражением:
— Вот уж что верно, так это про мерзость, — прокомментировал стихотворение Борис Аркадьевич. — Оно ж и в самом деле — мерзости всякой прилипает к деньгам предостаточно. А вот что касаемо убрать Ильича, так тут я не согласен, так сказать, категорически. Но говорю это не просто, как рядовой гражданин или поэтик какой-нибудь безумный, а уже как человек, во власти коего решать: сохранять ли вождя твоего на банкноте или кого другого туда тиснуть! Понимаешь, Валюх? Захочу — и забабахаю на купюру Горбача… Ха! Он тоже лысый. Никто и не догадается с первого взгляда. Долго же на деньги мало кто смотрит. Че смотреть-то на них? Они больше счет, так сказать, любят. И я — мастер, решаю: кому быть на деньгах. А не какое-то там вонючее ЦК! Вот, вот эти руки, — потряс Кранц кулаками, — решают!
Валька смотрел на своего собеседника такими удивленными глазами, что тот невольно улыбнулся:
— Что, думаешь, не спятил ли старый?
— Да нет, — наконец-то решился улыбнуться и Валька, — ничего я не думаю. Просто вы так увлеченно сейчас рассказывали…
Лицо Бориса Аркадьевича приняло серьезное выражение.
— Просто не знаю, что говорить, дабы до тебя дошло — каких высот может достигнуть человек, пусть даже неприметный маленький фотограф, но ставший мастером своего дела. А что такое быть мастером? Это значит, вьюноша, относиться к работе своей, как к высокому искусству, и суметь себя выразить в нем… — старик мечтательно вздохнул. — Чтобы долго еще слышался шум аплодисментов… — он замолчал и с минуту, наверное, продолжал сидеть в кресле, наклонив голову чуть набок, будто пытаясь уловить призрачный звук где-то шумящих оваций. А потом вновь вздохнул и махнул рукой: — Ну да ладно, давай работать. Пойдем-ка в «темную», покажу тебе, наконец, что у меня вышло.