— Холодно, — отозвался новоприбывший просто, и парень нервно дернул плечом:
— Я понимаю, но… Как вы сумели сюда добраться? Пройти можно? Дорогу видно?
— Здесь есть дорога? — с искренним удивлением переспросил тот и равнодушно махнул рукой: — Забудь, парень, куда б ты ни спешил. Я таких метелей за всю свою жизнь не припомню; не снег — наждак. Отойдешь от этого не иначе самим Всевышним посланного заведения шагов на десять — и назад после можешь дороги не найти.
— Но ведь вы сюда прошли, — возразил Максимилиан, мельком переглянувшись с матерью. — Значит…
— Ничего это, парень, не значит. Трактир этот я нашел вообще случаем, я и понятия не имел, что тут может обнаружиться что-то подобное; я уж смирился с тем, что до самого города так и придется тащиться сквозь пургу. Если все вы это к тому, чтоб выйти — вперед, если, конечно, надоело жить, а рука на себя не поднимается. Самоубийство, — подвел итог он, поворотившись к очагу спиной, и с наслаждением потянулся, подставляя теплу поясницу. — В чистом виде.
Глава 2
День тянулся неторопливо — нестерпимо медленно тащился сквозь время. Постояльцы разбредались по комнатам, выбредали обратно в зал, заказывая снедь и выпивку различной крепости просто от скуки; Вольф Велле, исполняя указания, трижды за день выходил в метель, чтобы натопить быстро остывающую конюшню, а сам владелец не отходил от стойки, дабы не упустить момента, когда очередной постоялец, в очередной раз соскучившись, попросит очередное блюдо или очередную кружку.
Курт не покидал зала вовсе, намертво приклеив ворчащего помощника к доске. Снова единожды выиграв, Бруно загорелся было и с воодушевлением продержался еще три партии, однако к вечеру оживление несколько спало, и, выставляя вперед последнюю башню, тот отмахнулся, потирая глаза:
— Satis[9]. Это уже не забавно. Играю последнюю; я устал и начинаю туго соображать.
— Я тоже. Но как раз с этого и начинается все самое интересное. В усталых мозгах, знаешь ли, временами рождаются идеи самые внезапные, любопытные и удивительные. Или, быть может, разум здесь ни при чем? — сам себе возразил он, не отрывая от доски задумчивого взгляда. — И в такие мгновения просыпается интуиция. Ведь ходов можно сделать множество — из одной и той же позиции может быть pro minimum два выхода; и как ты выбираешь только один из них? Порою — просто не видя второго, порою взвешивая их и предпочитая более верный или более рискованный, в зависимости от собственного расположения духа. Вот это и впрямь забавно. А ведь это игра точная, выверенная, теоретически — можно достичь высот, просчитывая заранее на три хода, на пять…
— И?
— И проиграть при том, — докончил Курт, переставив крестьянина вперед.
— Что, несомненно, и будет, — кисло согласился помощник. — Сдаюсь.
— Не попытавшись?
— Теперь у тебя две королевы. Смысл суетиться?
Два мгновения он сидел неподвижно, глядя на разложенную доску, и аккуратно, неспешно повернул ее, поменяв местами две неравные армии.
— Мой ход, — сообщил Курт, кивнув. — Id est[10], твой.
— И к чему это? Хочешь доказать, что ты с такой расстановкой сумеешь меня сделать? Не трудись. Верю. Сможешь.
— Почему?
— Ты лучше играешь, — пожал плечами Бруно, и он усмехнулся:
— Нет, это не ответ. И не объяснение.
— Ну, как угодно. Тогда так: ты увидишь ход, которого я не вижу. Так — сойдет?
— Возможно. Возможно, увижу, а возможно — нет; это ведь тоже зависит от моего расположения духа. Буду ли я внимателен, чтобы увидеть, буду ли отвлечен иными мыслями — и не увижу… В этой точной игре, выстроенной на закономерностях, немало неточных и подчиненных случайностям поворотов.
— Мозг она тебе уж точно повернула, в этом — без сомнений… Все, — повторил Бруно решительно. — Больше я не в силах. Я не внимателен, ничего не вижу и нахожусь в совершенно кошмарном расположении духа.
— Докончи хотя бы партию.
— Не хочу, в конце концов. Имею я право на собственные желания, или вся моя жизнь — потакание твоим прихотям?
— Слабак, — констатировал он; Бруно усмехнулся:
— Нет, это со мной не пройдет. Не зацепишь.
— Hasenfuß[11], — добавил Курт настойчиво, и помощник показательно вздохнул:
— Со всем смирением, возложенным на меня моим чином, прощаю тебе обидные речи, но играть все равно не буду.
— Нечасто доведется такое увидеть.
На владельца редкой кобылицы за соседним столом Курт обернулся вопросительно, и тот, кивнув на доску, пояснил: