Так начался великий черепаший день. Черепах вытащили из ванны (к несказанному облегчению убиравшихся в нашем номере горничных), посадили в специальный сосуд и в сопровождении трех машин отправили на озеро. В одной из машин находился Жан-Пьер, окрыленный своим вчерашним кинематографическим успехом с желтопузиком и собирающийся закрепить его сегодня с ужом. День выдался необычайно жарким, и мы очень обрадовались, когда дорога нырнула в тенистую, шелестящую глубину густых оливковых зарослей. В дни моей юности эти заросли были для меня неким магическим местом. Для взрослых, гуляющих меж огромных, с зияющими ранами дупел стволов, под пологом серебристо-зеленой листвы, оливковые рощи были просто живописной местностью, дарующей спасительную прохладу; для меня же они были кладом, из которого я черпал живые сокровища. Мириады отверстий в коре деревьев служили прибежищем для разнообразных существ — от сплюшки обыкновенной и сони до крапивника и черных крыс. В определенное время года можно было видеть выбирающихся из земли и ползущих вверх по стволам странных, горбатых пучеглазых созданий. Через какое-то время кожа на их спинах лопалась, и медленно, с огромным трудом из футляра выбирались орехово-коричневые с серебряными крылышками цикады — предвестницы лета, заставляющие весь остров звенеть от их песен. Меж корней олив можно было найти многоножек длиной с карандаш и среброкожих с зелеными пятнышками жаб, напоминающих средневековые карты со спутанными очертаниями континентов. Повсюду сновали насекомые: бабочки, муравьиные львы, божьи коровки, хрупкие мушки с кружевными крылышками, откладывающие яйца в пазухе между черенком листа и стеблем; попадались пары иссиня-черных жуков-скарабеев, скатывающие свои экскременты в шары и закапывающие их в землю в качестве инкубаторов для будущего потомства. Кто-то однажды сказал мне, что не понимает, что необыкновенного можно найти под оливами — они такие скучные и неинтересные. Для меня же это был полный бесконечного множества живых существ огромный дом, превращавшийся весной в море цветов — казалось будто кто-то опрокинул ящик с красками среди огромных, темных, искривленных стволов. Разве такое можно назвать скучным и неинтересным?
Наконец каменистая дорога пошла под уклон и мы выехали на берег Скоттини — круглого, неглубокого, ярко-зеленого от водорослей озера площадью около семи-восьми акров. Озеро было со всех сторон окружено деревьями, а посредине высился довольно большой, заросший тростником остров. Как и оливковые рощи, озеро на первый взгляд могло показаться скучным и безжизненным. На самом же деле это огромный мир, в глубинах которого метались, толкались, плавали, крутились, извивались самых невероятных форм микроскопические существа, устрашающего вида личинки стрекоз, маленькие рыбешки, тритоны, лягушки, змеи и пресноводные черепахи. Вспоминается мне, как однажды, давным-давно, я отправился на озеро и целый день занимался сбором экспонатов для моей коллекции; улов оказался столь богатым, что вскоре все взятые из дома емкости оказались занятыми, и чтобы унести все мои трофеи, пришлось снять одежду, так что домой я явился в прямом смысле голым, к глубокому огорчению мамы. После того как Джонатан, побегав по берегу взад-вперед, нашел подходящее место, установили кинокамеры и начали съемку эпизода, в котором главным действующим лицом был уж. Наш укротитель змей, забыв обо всем на свете, босиком, с закатанными штанами, обнаженный по пояс, вытанцовывал по колено в жидкой грязи, пытался скорректировать поведение красавца-ужа с учетом требований режиссера. Уж безупречно выполнил свою задачу: прополз по грязи, потом по траве и наконец пустился вплавь через озеро, высоко держа над водой крупную красивую голову и оставляя за собой V-образный след мелкой ряби.
— А теперь займемся piece de resistance*, — весело заметил Джонатан, окончательно потерявший голову после успеха с ужом. — Итак, черепахи. Кто-нибудь из помощников сейчас положит их на травянистом берегу, а ты и Ли, проходя мимо, увидите загорающих черепах, подкрадетесь и схватите одну, а две другие прыгнут в озеро.
Piece de resistance — здесь «гвoздь программы» (фр.).
— Ты и до одного не успеешь сосчитать, а они уже будут в озере, — заметил я.
— Все равно, давайте попробуем, — упрямился Джонатан.
Вытащили трех черепах, и Жан-Пьер отнес их на указанное место, а мы с Ли заняли исходную позицию.
— Внимание, мотор! — скомандовал Джонатан.
Жан-Пьер отпустил черепах и отскочил назад, чтобы не попасть в кадр. Мы с Ли сделали шаг вперед. Черепашья троица сорвалась с места, не хуже гоночных машин в Ле Манс, в одно мгновение скатилась вниз и камнем ушла под воду.
— Проклятье, — резюмировал Джонатан. — Придется держать их подальше.
— Не забудь, что осталось только пять штук, — уточнила Ли.
— Давайте попробуем следующую тройку, — сказал Джонатан. — На этот раз все должно получиться как надо.
Еще три черепахи были отнесены подальше от озера, и Жан-Пьер крепко держал их до тех пор, пока не раздалась команда «мотор».
На сей раз черепахи вели себя по-иному. Вероятно, потому, что с этого места им не была видна вода и они не знали, в какую сторону бежать. Секунду-другую они вращались на месте, словно волчки, а затем понеслись прямо на камеру, проскочив между ногами треножника. Снова и снова мы пытались заставить их бежать к озеру, но они с истинно ослиным или черепашьим упрямством бежали на камеры. В отчаянии мы переместили их туда, откуда они одним глазком могли увидеть блестящую озерную гладь; мгновенно переменив направление, они припустились к воде, исчезнув в ней с той же быстротой, что и первые три.
Глаза Джонатана метали молнии. Мы попробовали еще одну из двух оставшихся черепах, и она предложила новый вариант игры — забралась в панцирь и затихла. Казалось, ничто не могло заставить ее пошевелиться. Затем, когда мы все собрались на экстренное совещание по поводу того, что делать дальше, черепаха неожиданно «проснулась» и устремилась к воде навстречу своей свободе, пока никто не успел ей помешать. Теперь, когда у нас осталась всего одна черепаха, положение становилось отчаянным. Джонатан решил больше не рисковать, поэтому мы сняли всю сцену задом-наперед — то есть в первом кадре Ли вытаскивала из воды сеть с запутавшейся в ней черепахой и снимала с нее водоросли, как будто она только что ее поймала; потом мы выпустили черепаху на мелководье и засняли, как она уплывает, а в заключительных кадрах мы с Ли бегали по берегу и ловили воображаемую черепаху. Уже позднее, когда все кадры были тщательно отобраны, отредактированы и смонтированы, выстроилась весьма правдоподобная картина; но при съемках такой сцены, пока не увидишь отснятый материал, никогда нельзя знать заранее, что получится. В этот последний день мы выпустили на волю всех животных, помогавших нам в съемках серии, и, сложив оборудование и распрощавшись с маленьким, тихим озером среди оливковых рощ, усталые, но довольные возвратились в город.
Наконец-то в ванне не было черепах.
С наслаждением приняв ванну, мы с Ли целый вечер бродили по старинным узеньким улочкам Корфу, заходя в гости к моим многочисленным друзьям, совершая неумеренные возлияния, распевая песни и поглощая горы печеной баранины и жареных креветок. Мы знали, что впереди нас ждут долгие недели работы в душных монтажных и студиях звукозаписи в Торонто, просмотр сотен ярдов пленки, сочинение текста и его запись — скучная, утомительная работа, которую предстоит сделать перед тем, как фильм будет полностью готов. Но все это было впереди, а этот вечер принадлежал нам.
Было уже очень поздно, когда берегом моря мы вернулись в отель. В небе стояла высокая и ясная луна; темными пятнами на ее поверхности, придавая некоторую переливчатость, наподобие перламутра, проступали кратеры и сопки. Лунный свет серебрил темную, бархатную гладь моря. Где-то высоко в ветвях, словно звонили в крошечные колокольчики, перекликались две сплюшки, а теплый густой воздух был насыщен морскими испарениями, смешанными с ароматами цветов и деревьев.