— Они подделывают природу, — заявила Женщина Неандерталец. — И принесли с собой целую кучу козявок.
— Козявок? — сверкнув глазами, воскликнула Мегера. — Каких еще козявок?
— Вот этих, — ответил Эластер, показывая на дерево. — Это всего лшь гусеницы коконопряда. ^
— Коконопряды? — взвизгнула Мегера. — Вы принесли гусениц коконопряда на нашу площадку?
— Но ведь их здесь не было, — пояснила Пола.
— Да, и мы не хотим, чтобы они здесь были, — сказала Мегера.
— Но мы привезли их только для того, чтобы снять фильм, — объяснила Пола. — Потом мы снова увезем их с собой.
— Мы не хотим, чтобы на нашем пустыре развелись коконопряды, — решительно заявила Мегера, и в ее голосе появились металлические нотки.
— Просто возмутительно, — вмешался Картонный Человек. — Я проработал в журналистике двадцать пять лет и никогда не слышал о том, чтобы кто-то пытался фальсифицировать природу.
— Если вы были журналистом двадцать пять лет, то должны были сталкиваться с большим количеством неправды во всех ее проявлениях, — с некоторым раздражением сказал я. — Вы не можете не знать о том, что почти все фильмы о природе, которые вы видели, сделаны с той или иной долей обмана.
— Он говорил, что Уолт Дисней был мошенником, — вставила Женщина Неандерталец, по-видимому, считавшая это заявление таким же гнусным преступлением, как разжигание огня щепкой от креста Спасителя.
— Возмутительно, — согласился Картонный Человек. — Порядочный журналист никогда не опустится до фальсификации фактов.
— И не будет оскорблять Уолта Диснея, — добавила Женщина Неандерталец.
— О боже, — простонал Эластер, — мы упускаем свет.
— Все, что мы сделали, — терпеливо поясняла Пола, — это привязали к вишневому дереву две ветки с несколькими гусеницами коконопряда. Когда мы закончим снимать сцену с их участием…
— Когда вы закончите фальсифицировать сцену с их участием, — с возмущением воскликнул Картонный Человек, — совершите поступок, на который не пойдет ни один порядочный журналист.
— Когда мы закончим снимать сцену с их участием, — невозмутимо продолжила Пола, — мы тут же увезем их с собой.
— А куда это вы их увезете? — поинтересовалась Мегера.
— Туда, где они жили, — огрызнулся Эластер. — В более здоровую часть Нью-Йорка.
— А чем вам не нравится 87-я улица? — спросила Мегера.
— Да и кто вы такой, чтобы приходить сюда и критиковать 87-й округ? — добавил Картонный Человек. — Вы, наверное, тоже англичанин или, может быть, приехали из Достой а?
— Послушайте, — сказала Пола. — Мы снимем эти кадры примерно за пять минут, а затем все сложим и оставим ваш пустырь таким же пустым.
— Мы не позволим использовать наш пустырь для подделок, — сказала Мегера. — Это наш пустырь.
— Но мы же не принесем ему никакого вреда, — продолжала Пола. — Мне кажется, те, кто выгуливает здесь собак, вредят ему гораздо больше.
— Вы привезли сюда козявок, — сказала Женщина Неандерталец. — Не успеем мы оглянуться, как ваши козявки расползутся по всей 87-й улице.
— О боже, — снова простонал Эластер, — это просто смешно.
— Вам, может был», и смешно, а нам нет, — прореагировала Мегера. — Вы пришли сюда, разбросали своих гусениц по всему пустырю и думаете, что мы будем смотреть на это безобразие сложа руки.
— Как ты думаешь, у Альфреда Хичкока возникали подобные проблемы? — спросил я у Эластера.
— Я требую, чтобы вы немедленно увезли отсюда своих козявок, — заявила Мегера.
— Ия тоже, — сказал Картонный Человек.
— Мы и собираемся увезти их отсюда, — закричал Эластер, — после того как закончим съемку.
— Мы не потерпим никакого мошенничества на нашем пустыре, — сказала Мегера.
Подобный абсурдный разговор все продолжался и продолжался, эти три персонажа делали нашу жизнь все более невыносимой, а меркнущий свет становился все слабее, и в конце концов нам не осталось ничего другого, кроме как убрать гусениц коконопрядов обратно в фургон и уехать с пустыря. Только после того как Мегера лично убедилась в том, что коконопряды убраны и заперты на замок, она почувствовала себя удовлетворенной.
Каким бы досадным и неприятным ни казался нам тогда этот инцидент, вспоминая его сейчас, начинаешь чувствовать, что в нем было определенное очарование. Приятно думать, что в таком огромном, нахальном и пешне равнодушном городе есть люди, готовые грудью защищать пустырь, покрытый собачьими экскрементами.
СЕРИЯ ДЕСЯТАЯ
После суеты и спешки Нью-Йорка было приятно вернуться в Европу, и тем более в одну из моих самых любимых стран — Грецию, с ее голубым небом и морем, кристально чистым воздухом, придававшими этому месту неповторимый колорит.
Как это обычно бывает при проведении съемок для телевидения, где все принято делать шиворот-навыворот, сюжет, который должен быть первым в нашей серии фильмов, снимался в последнюю очередь. Поскольку основная цель всей нашей программы заключалась в том, чтобы рассказать телезрителям о том, как стать натуралистом-любителем, нельзя было найти лучшего места (по мнению Джонатана) для съемок вводного сюжета, чем остров Корфу, где я провел свои детские годы и где впервые почувствовал любовь к животным. Мне понравилась эта идея, поскольку я уже много лет не бывал на острове, несмотря на просьбы моих друзей; к тому же Ли никогда там не бывала.
Даже в условиях развития туристического бизнеса и всей вульгарности связанного с ним обслуживающего персонала остров до сих пор удерживает в себе особую магию, и поэтому мне не терпелось показать Ли те его уголки, которые сохранились в нетронутом виде со времен моего детства. Нам повезло также и в том, что моя старая знакомая Энн Питерс, жившая на этом острове и бегло говорившая по-гречески, предложила себя в наше полное распоряжение. Одно время Энн работала моим секретарем и сопровождала меня во время съемок фильма в Сьерра-Леоне, а позднее в сложных экспедициях, посвященных спасению исчезающих видов животных в Австралии и Патагонии, поэтому она была хорошо знакома со сложностями, возникающими в ходе киносъемок, особенно теми, что связаны со съемками диких животных.
— Где мы остановимся? — спросил я Джонатана.
— В отеле «Корфу-Палас», — ответил он.
Я уставился на него, не веря собственным ушам. «Корфу-Палас» был старейшим и самым знаменитым отелем острова, построенным еще в начале века. Он был хитроумно расположен (его мог расположить в таком месте только выдающийся архитектор) на окраине города на берегу широкого залива, где вся канализационная система Корфу сбрасывала в море сточные воды. Из-за этого весь район, особенно летом, был наполнен таким ароматом, что даже собаки предпочитали обходить его стороной.
— И кто же тебе подал такую идею? — поинтересовался я.
— Энн, — ответил Джонатан.
Я удивленно посмотрел на Энн, подумав, что длительное пребывание на Корфу явно размягчило ее мозги.
— У тебя осталась хоть капля здравого смысла? — спросил я. — Во-первых, мы все умрем там от удушья в собственных постелях; во-вторых, проживание в его номерах будет стоить нам десять миллиардов драхм в секунду, и в-третьих, кто позволит нам держать наших бабочек и черепах в этом дряхлом аристократическом отеле?
— Я обо всем договорилась, — успокоила меня Энн. — Во-первых, управляющий отеля — очень милый человек по имени Жан-Пьер — предоставляет нам номера по особому тарифу; во-вторых, проблема с канализацией уже давно решена; в-третьих — и это самое интересное, — Жан-Пьер просто помешан на герпетологии.
Прежде чем ответить, я сделал долгий, успокаивающий глоток «B&S».
— Теперь я ничуть не сомневаюсь, что вы все здесь немного сумасшедшие, — убежденно произнес я. — Я всегда знал, что Корфу достаточно эксцентричное место, но я отказываюсь верить в то, что даже здесь можно встретить герпетолога, управляющего одним из лучших отелей острова.
— Но это правда, — запротестовала Энн. — У него есть квартира на верхнем этаже, где он держит змей, черепах и всяких ящериц. Более того, он сказал, что готов поймать любую рептилию, которая потребуется нам для съемок.