— посидим? — Рыжая шапка указал на чугунные трубы парового отопления у наружной стены мужского туалета в глубине павильона. Там уже дремали, уткнув подбородки в грудь, несколько мужчин.
Они сели на батарею и помолчали, привыкая к теплу. Егор откинулся к стене и блаженно закрыл глаза: снизу припекало, из тела уходила противная дрожь.
Ясность, снова подумал он. В здоровом теле ясный дух. Ясность приходит с годами, а годы с опытом. А опыт — с ошибками. А ошибки с чем? С излишним воображением, наверное. Значит, воображение и ясность . Только где-то в самом начале. На заре туманной юности.
— Как вы еще молоды. Люблю молодых и завидую.
— Вы правы, — откликнулся Егор с ленивой готовностью. — Быть молодым удобно. Можно на молодость свалить ответственность за старческие ошибки.
Он никогда не унывал, несмотря на удары судьбы, которой то и дело подвертывался под руку. Фраза вполне пошлая, но надо записать. В сочетании с более остроумными придумками и эта может .
— Как вас зовут? — спросил рыжая шапка. — Давайте знакомиться.
— Ка Эм, — коротко ответил Егор.
— Как? Хаим?
— Нет. Ничего еврейского. Ка. Точка. Эм. Точка.
— Понимаю. Вы фельетоны пишете. А я Павел Васильевич. Пэ. Точка. Вэ. Точка.
— Ладно, — сказал Егор, снова погружаясь в сладкую дремоту. — Приятно познакомиться.
— А вы оригинал, — неожиданно коротко хохотнул Павел Васильевич. — Большой оригинал. Где только таких готовят?
— Вы тоже. — Егор сел прямо и потер лицо ладонями. — Откуда вы такой забавный?
— Из Локни. Не такой деревни? Побывайте. Особенно если церквами интересуетесь. У нас есть одна церква на горушке. Красоты необыкновенной. Из Москвы приезжают такой дивной красотой любоваться. Разный народец приезжает. По деревням всякие иконы у бабулек вымаливают. У меня в дому икон-то много. Дед был поп. Его в революцию вместе с матушкой расстреляли. Детей, правда, не тронули. И отец выжил в лагере.
— Веселая история. А сами-то чем занимаетесь?
— По механической части. На бульдозере, на тракторе, на сенокосилке, на любой технике. Как говорится — от ведра до самолета. На все руки от скуки.
— И дети есть?
— Есть и дети. Две и один пацан. Все что ничего. Один сын — не сын. Два сына — полсына. Три сына — это сын. А жену я схоронил прошлой зимой. Простудилась легкими, так и истаяла.
— Да, — откликнулся Егор, — горя на земле не убывает. А сейчас-то куда направляетесь?
— К брату в Апатиты. у меня там старшим мастером. Стосковался по нему. Дети уже в силе, самостоятельные, отошли душой. Ну, я и уехать. Потом видно будет, куда поворачивать.
— Проще было на поезде.
— А я никогда на самолете не летал, — хмыкнул он.
— Трудно там. И климат нездоровый.
— Ничего. Я сам здоровый. Шкура толстая, как-нибудь перемогусь.
Утробный голос внутри павильона объявил посадку. Они вышли за стеклянные стены павильона под навес, с которого в разных местах прерывистыми струйками стекала вода, собиравшаяся на крыше. Постояли, покурили.
Он стоял под дождем, с усмешкой прислушиваясь, как в отдаленном будущем, точно капли дождя, падают начальные слова легенды о нем.
Ясность, намечавшаяся вначале, уходила, оставляя неразмытыми отдельные детали: низкое небо, стеклянные стены, навес, тяжелое зданропорта напротив павильона.
Важны детали, подумал он. Часто образам не хватает деталей. Неповторимы только частности. Вкус сигареты, линия подбородка, цвет поцелуя, запах душевной тоски. Все остальное — серенький дождь. Начинается, когда его не ждешь, и уходит, когда захочет.
— Пора, — неуверенно сказал Павел Васильевич.
Егор не ответил, приподняв плечи, чтобы не капало за шиворот, зашагал к выходу на летное поле. Павел Васильевич двинулся следом.
У выхода перед калиткой дежурная в форменном пальто терпеливо ждала, пока соберутся и закончат прощание немногочисленные пассажиры. На поле за калиткой стояла тележка без стен, но с крышей. Пассажиры уселись в тележку, она сделала два зигзага и один виток по бетонному полю и подкатила к самолету. Он улыбнулся: проще было дойти пешком. Но тележка входила в стоимость билета, как и ветер. У самолета ветер был еще сильнее и настойчивее, но толкался в одном направлении, и можно было повернуться к нему спиной.