Конечно же я отдаю себе отчет в том, что Глеб - улучшенная копия Олега, белее человечная, что ли. И это убивает меня больше всего. Ну почему в жизни все так нелогично? К тому, от кого нужно бежать без оглядки, наоборот, тянешься, словно глупый мотылек на огонь.
Пару дней назад Артём вывез от меня последние вещи. Не могу сказать, что легко перенес нашу встречу. Он был так подавлен, бледен и печален, что сердце сжималось в груди, и снова начинало отдавать чувством вины. Я знаю, что Тёмочка меня ни в чем не винит, но почему-то мне от этого не легче. Наверное, потому, что я очень хорошо знаю, что он чувствует...
– Здравствуй, Алик, проходи, – как всегда безупречный, выглаженный и выбритый, Владислав Илларионович восседает за своим массивным столом и что-то усиленно печатает на ноутбуке, – подожди минутку, я сейчас.
– Доброе утро, хорошо, – прохожу и сажусь в удобное кожаное кресло.
Кабинет у Влада типичный. С множеством функциональных полочек, ящичков, книг и историй болезней. Помимо рабочего стола и кресла, здесь еще есть: большой диван, журнальный столик и кушетка. Да, да, именно такая, как у психоаналитиков в американских фильмах. Сам «док» посмеивается над ней, признаваясь, что это подарок коллеги из США.
– Ну что, как дела, как самочувствие? – поднимаясь из-за стола, спрашивает Влад.
– Всё хорошо, – пожимаю плечами.
– Как сон? Кошмары не мучают? – продолжает привычный опрос мужчина.
– В последнее время мне вообще ничего не снится, – это правда. Засыпаю с серым экраном перед глазами и просыпаюсь с ним же. С одной стороны, неплохо. Было бы куда хуже засыпать и просыпаться с образом Глеба. Вполне достаточно и того, что он у меня и так из головы не выходит, постоянным фоном присутствуя на задворках сознания. А с другой стороны, страшно и непривычно.
– Не переживай, это временное явление, – беспечно махнув рукой, успокаивает Влад, – своеобразная защитная реакция сознания на терапию. Такое бывает, тем более, когда применяется гипноз. Сегодня, кстати, я снова хочу поработать с твоим подсознанием и пора подключать Глеба.
При упоминании последнего меня обдает жаром, а сердце срывается в бешеный галоп.
– Что, поссорились? – по-своему расценивает мою реакцию и перепуганное лицо, Влад.
– Нет, просто... я... у меня сейчас очень много работы, и мы практически не видимся, – ну что еще я могу сказать. Что я страус, прячущий голову в песок? Что специально загружаю себя работой по самое «не могу», чтобы времени не оставалось ни на что кроме сна? К слову сказать, Глеб подобной мне херней не страдает. Первые несколько дней моего усиленного бегства он еще пытался со мною увидеться, звонил, приглашал посидеть в ресторане, поиграть в боулинг, на худой конец, сходить в кино, но я каждый раз находил 1001 «отмазку», ссылаясь на непроходимую занятость. К концу недели ему предсказуемо надоели эти танцы с бубном, и он исчез с поля моего радара.
– Ну, значит, придется найти время, – безапелляционно заявляет Влад, пристально заглядывая мне в глаза, – Алик, если ты еще не понял, то мы тут не в игрушки играем. Человеческая психика - очень тонкий и сложный инструмент, с которым мне приходится работать. Я не потерплю неуважения к себе и к своей работе. Насколько я помню, мы изначально договорились, что Глеб примет участие в моей терапии, когда это потребуется. На основании этого я и построил всю систему твоего лечения. Так что выкрои вечерок другой для того, чтобы заняться и приятными вещами, – ни тени улыбки, одна лишь сталь в голосе и хмурый, недовольный взгляд темных глаз.
– Х–хор–рошо, – блею я под силой его давления, – простите.
– Что ж, раз мы все выяснили, тогда приступим.
Через час, перед моим уходом, Влад говорит:
– В общем, так, Алик. Как смог, я тебя подготовил, теперь всё дело за тобой и Глебом. Будете делать всё правильно, не торопясь, повторного рецидива может и не быть. Просто не забывай о концентрации внимания на самом процессе, а не на своих мыслях, страхах и ощущениях. Живи настоящим. Забудь про прошлое, – наставительно говорит Владислав Илларионович, стоя на пороге своего кабинета, – если что, звони. Всё, удачи и успехов.
– Да, спасибо, и Вам всего хорошего, – вежливо прощаюсь и ухожу. После гипноза состояние выжатого лимона. В голове пусто и гулко. Всё тело будто ватное. Иду, а ноги заплетаются. Выхожу на улицу, вдыхаю свежий осенний воздух. Делаю несколько шагов по тротуару и вижу черный припаркованный Порше с сидящим на капоте Глебом.
Дергаюсь, чтобы ретироваться к своей машине, но не успеваю. Говорю же, слабость. Сильные руки перехватывают меня и разворачивают к себе.
– Не надоело бегать? – зло шипит в лицо Глеб, сжимая мои локти.
– Глеб, пусти, мне больно, – но мужчина глух к моим мольбам. В нем клокочет ярость и гнев.
– Нет, малыш. Хватит. Добегался, – грозно рычит он, сверкая грифельно–серыми от злости глазами, – теперь ты от меня уже никуда не денешься. Садись в машину, – не просьба, приказ. Открывает дверь и ждет, пока я сяду на пассажирское сидение.
– А как же моя… – не успеваю договорить, властный голос меня перебивает:
– Отправлю людей, пригонят. Садись уже, Алик!
Признаться, видеть Глеба в таком состоянии мне еще не доводилось. Казалось, что он из последних сил сдерживается, чтобы не устроить мне разнос.
Делать нечего. Раздражать его еще больше своим упорством желания нет, да и страшно как–то. Сажусь, пристегиваюсь. Прямиком едем к Глебу домой. Субботний день, дороги свободны, долетаем за десять минут. Выходим, поднимаемся на лифте на восемнадцатый этаж его элитного дома, заходим в квартиру. Всё это мы проделываем в полной, гробовой тишине. И как только дверь с тихим щелчком закрывается, Глеб впечатывает меня в нее спиной и впивается болезненным, злым, сминающим поцелуем и так же резко отстраняется, говорит:
– Мой тебе совет на будущее, Алик. Не испытывай мое терпение. Тебе может это не понравиться, – отходит и направляется вглубь квартиры. А я стою и начинаю закипать от негодования. Срываюсь с места и иду за ним.
– Да как ты смеешь со мной так разговаривать, – моему возмущению нет придела, – кто ты такой, чтобы приказывать или угрожать мне?
– О, поверь, Алик, это всего лишь предупреждение, – хищно улыбается он, сложив руки на груди, – я - взрослый мужчина, глава компании, бегаю за тобой, как какой–то мальчишка, и уговариваю о встрече, а ты… – Глеб подходит и тыкает мне в грудь пальцем, – строишь из себя, черт знает что.
– Да кто тебя просит за мною бегать, Глеб? – не выдерживаю, ору я, – чего ты вообще ко мне привязался?
От моих слов он дергается, как от пощечины и отступает. Лицо его разглаживается и перестает уже напоминать маску зверя, которому прищемили хвост. На нем сейчас больше усталости и грусти, чем гнева и ярости.
– Знаешь Алик, ты меня просто поражаешь, – разочарованно говорит Глеб, подходя к бару, – я никак не могу тебя понять, – налив себе выпить, одним глотком выпивает, – то ты признаешься мне, по пьяной лавочке, что устал меня хотеть, думать обо мне… – слышу эти слова и стону в голос: «ну кто бы сомневался…», – то делаешь всё, чтобы мы не встречались. Может, объяснишь мне, тупице, чего ты хочешь? – жемчужно–серые глаза Глеба смотрят мне прямо в душу.
Присаживаюсь на диван, судорожно соображая, что же на это ответить. Запал кричать и топать ногами кончился. Всё, «сдулся» шарик, уже не лопнет.
– Я боюсь тебя, Глеб, – говорю правду, не вижу смысла лгать, – меня до «усрачки» пугает твоя сильная и властная натура. Ты давишь ею, подчиняешь себе, а я этого не хочу. Хватит с меня и одного раза… – резко осекаюсь, смотрю на Глеба, он хмурится, обдумывает мои слова, – да, не буду отрицать, меня к тебе тянет. Да что уж там... – нервно усмехаюсь, – я пиздец, как хочу тебя, но... – судорожно вздыхаю, – в тоже время боюсь своих чувств к тебе, – замечаю в его глазах испуг, усмехаюсь, поясняю, – нет, Глеб, это не любовь. Можешь не переживать на этот счет. Меня уже давно отучили испытывать это чувство... – да что ж такое, чего это меня тянет на откровения о прошлом. Черт! Черт! Черт!