Сука, сдохнуть бы и закончить всё это. Лучше бы я тогда, вместо Глеба. Хотя, нет, не лучше. Он бы без меня точно бы Поля достал. Ладно, всё не зря было. Не зря ведь? Вон теперь у него какая жизнь… насыщенная, яркая, творческая, мать его, личность. Зато у меня пиздец такой настоящий, непредсказуемый. Чтоб я сдох… чтоб… чтоб…
========== Часть 30 ==========
Дни, как в тумане — серые, подлые будни. Пары не помню о чем, то ли на все хожу, то ли нет — не понимаю. На работе сказали взять отпуск. Херово работать стал: в вену не попадаю, где уж тут всё остальное? Ну, ладно, отпуск — так отпуск. Только без работы бухается жестче. Телефон отключил — пошли все к черту, но в этой очереди я, кажется, первый. Ничего, переболит и отпустит, а если нет — тогда будь, что будет. Он играет сейчас, должно быть, на своей дорогущей скрипке и получает от этого непревзойденное эстетическое удовольствие — чтоб ты… мать твою, суку… Пидор, блядь.
— Никит, ты не слышишь? — спрашивает Вова или Дима, не помню, короче, тот мой кент, с которым мы сегодня бухать идем после пар.
— Что?
— Ты не слышишь? Тебя зовут, — тычет пальцем куда-то в сторону, пока мы с общим потоком выходим из парадного входа универа.
— Где? Кто?
— Да я не знаю его. Вон, блондин какой-то.
Оборачиваюсь.
Он идет. Нет, плывет — невесомо, как в замедленной съемке. И в голове стерильность вакуума нарушает мелкий, начинающийся снег — моё непонимание, будто миры наложились друг на друга, параллельные реальности — моя и его.
— Тебя быть здесь не должно.
Ярко-синие глаза затмевают окружение. И вместо ответа я отхватываю звонкую пощечину, но боли совершенно не чувствую, только странное покалывание на коже, как ток от контакта со сверхъестественным.
Вова или Дима пытается встать между нами — наверное хочет защитить меня от нападения, придурок. Но я не даю, убираю сокурсника в сторону, лишь ближе шагая к Полю.
— Давай еще.
— Хватит с тебя. Вот теперь всё кончено, — он разворачивается и уходит прочь. Узкий силуэт чеканит шаг, неестественно прямая спина, стрижка еще короче, взъерошенные волосы на затылке. Это реально он? Здесь. Я иду следом, вдоль решетчатого забора ВУЗа.
— Ты куда, а бар? — слышу в спину.
— Стой, — догоняю, слегка ускорившись. Дышать нечем, сердце колотится, как сумасшедшее. — Стой, психопат, — хватаю за руки. — Подожди.
— Это я психопат? — он смотрит зло, часто дышит. — У тебя телефон отключен пять дней. Я думал, случилось что.
— Ты поэтому прилетел?
— Да, поэтому. Теперь, убедившись, что ты жив-здоров, хочу уйти, — у него снова акцент сильный, а я раньше не замечал.
— Не хочешь.
— Иди на хуй.
— Поль… — у него холодные руки и кожа на скулах. Он закрывает глаза, когда я касаюсь его лица. — Прости. Сложно всё.
— Я чувствую, как сложно. Давно пить начал?
— Как ты уехал, так и начал.
Он накрывает ладонями мои руки и смотрит в глаза — совсем близко, дыхание на коже едва уловимо, он почти прозрачный и от этого всё происходящее выглядит, как сюр, ну, или банальнее — глюки моего отравленного алкоголем сознания.
— Это, правда, ты? — выдыхаю, сил не остается, сам тянусь к нему, касаюсь лбом его лба и прижимаю крепко, руки смыкаются за его спиной — невесомый такой, как же я отвык… — Не нужно было прилетать. Теперь мне будет только хуже.
— Почему ты считаешь, что плохо тебе одному? — он шепчет мне в шею с перерывами для вдоха, и я слышу, как начинает дрожать его голос.
— Потому что решение остаться там было твоим.
— Вот именно — «решение остаться». Расстаться ты захотел пять дней назад.
— Всё ты понимаешь. Знаешь, что я имею в виду.
— Знаю, конечно: ты — полный мудак, ничего не меняется.
Я обнял его крепче. Смех сквозь слезы — ей-богу шиза.
— Там парень на нас смотрит. Кто это?
— Никто, просто сокурсник.
— С чего бы это «просто сокурснику» все еще на нас лупиться, а не валить, подавляя отвращение?
— Не ревнуй, знал бы ты, как это сейчас глупо, — я продолжал обнимать его, зарываясь пальцами в мягкие волосы, прижимаясь все сильнее. Страшно отпускать его, очень страшно. Так с ума можно сойти.
— Так уж и глупо? — недоверие в его голосе вызывало улыбку.
Он явно не понимал, как я живу все это время, здесь, без него.
— Я проверял, у меня не стоит ни на кого, кроме тебя. Так что…
Все тело его напряглось, он попытался меня оттолкнуть.
— Ты проверял? Ты серьезно? Ты в край охренел? Совсем уже спятил, мне такое говорить?! Кто я для тебя вообще?!
Я не дал ему продолжать, накрыл губами дерзкие губы и больше не позволил ничего говорить. Он не сразу согласился, поупирался еще немного, очевидно, требуя подробностей, но потом сдался. Обхватил мою шею руками и целовал уже сам — жадно и больно, как тогда, в наш последний раз — голодный и резкий, озлобленный.
========== Часть 31 ==========
Дома мы были минут через двадцать. Доехали на такси. У него вещей не было.
— Сорвался налегке? — спросил, кинув куртку и рюкзак на стойку в прихожей.
— Почти, — прозвучало странно, но я не придал значения.
На кухне поставил греться чайник и сел на табуретку.
— Ты почему мне не сказал, что все так? — он подошел близко, так и стоял в куртке, немного нависая надо мной, и впервые я почувствовал его доминирование.
— А ты, и правда, повзрослел — серьезный такой, выдержанный стал, — я улыбнулся.
Он достал руки из карманов и сел мне на колени, обнимая крепко, перехватывая локти у меня за шеей, и через слои нашей одежды я чувствовал, как бешено колотится его сердце.
— Я всё такой же, ничего не изменилось. Я все так же, до смерти боюсь, что ты уйдешь.
— Если бы я мог… — я накрыл ладонью узкую коленку, погладил сквозь джинсы невесомо. — Я бы еще тогда все закончил, еще до группы твоей. Но оно не лечится. Похоже, я всегда буду любить тебя, Поль… Бенуа.
— Ты почему не сказал, что всё настолько плохо? Я бы сразу приехал.
— Я не хотел… Да и что б изменилось? Только тебе нервы портить.
— Нервы портить? Ты серьезно?
— Ну, а что?
— Нет, лучше спиться.
— Лучше расстаться. Отпусти меня сам.
Звонкий хлопок разрезал пространство. Теперь боль стала ощутимее, с задержкой, но все же разливалась иголками по коже. Я как контуженый от его появления, а может, наоборот, воскресаю.
— Заткнись. И приди уже в себя. Не расстанемся мы никогда. А чем больше будешь пытаться это сделать, тем хуже будет.
— У тебя рука легкая, — я сжал его ладонь и поднес к губам, поцеловав в самый центр — запах крема или лосьона — его запах, узнаваемый. Я приторчал даже, прикрыл глаза.
— Совсем уже поехал, да?
— Да, совсем. В край просто.
— А говоришь, расстаться… — едва слышно мне в макушку, и обнял так… бережно, что ли.
— Не готов. Даже не представляешь, насколько я не готов тебя отпустить, — губы заскользили по его шее, прихватывая и отпуская тонкую кожу.
— Я и не прошу.
— Так давай, поиграй со мной в покорность, только завтра ты снова умотаешь в свой Париж, а я останусь в жесткой абстинухе подыхать без тебя… Маленький ты, подлый ублюдок.