«Я иду туда сейчас. Хочешь пойти со мной?»
«Встретимся через пять минут?»
Я зашла в пустую столовую. Фотографии Менди были сразу же справа от двери. В панорамном черно-белом стиле фотография с девочками из Cranberry Hill, которые казались очень серьезными и угрюмыми на против входа в школу, была первой фотографией. Они все были одеты одинаково – плотные белые футболки и джинсы, волосы выправлены назад, глаза, щеки и губы накрашены. Каждая держала неровно нарисованную букву, лениво опущенную между грудью и бедрами, вместе составляя фразу: «Высвобождение души.» Ох, пожалуйста. Менди хотела достичь глубокого смысла? Не могу дождаться, чтобы узнать, выглядят ли остальные фотографии также. Я хотела уже закатить глаза, когда вдруг остановила себя – тема могла быть преувеличенной, могла даже показаться глупой, но фотографии сами по себе были ничего. Она сняла вход в школу под правильным углом, чтобы он мог показаться бетонной стеной тюрьмы. А макияж, пусть с ним и перебрали, придавал девочками этот страшный вид бездушной красоты, которую так хорошо передают фильмы ужасов.
Если эта фотография и была задумана так, как она показалась, то Менди не такая уж и тупая, как я думала. Или не такая уж и не талантливая. Пока ее подруги играли в модных моделей для ее первой фотографии, она показала их в виде темы. Их высвобождение, их утешение – это быть клонами. Ладно, тогда, Победительница Менди. Я должна признать это, но ты заполучила мое внимание.
Следующая фотография была с Райаном, скрытым под гребнем большой волны. Она насытила цветом воду, чтобы та оказалась ярко-бирюзовой; белая пена почти сияла. Это слишком. Слишком живо. Слишком непреодолимо. Мечтательно и опасно. Я хотела вытянуть его из-под волны и вернуть его на берег.
Пусть слова были расплывчаты, бутылка SKYY водки была темой следующей фотографии. Свет солнца просачивался через стекло, создавая жуткую синюю тень на бежевом черепичном столе. Старая рука женщины с изумрудным кольцом – кольцом Люсилль – держала бокал с мартини, ножка была зажата межу ее пальцев.
Я подошла к последним двум фотографиям. Самая большая их всех, 20” x 24”, с озером летним утром. Я резко вздохнула, осмотрев фотографию, солнце прям над вершинам гор на заднем фоне; высокие узловатые деревья на краю; мягкая зеленая трава и тонкий камыш; и рука – моя рука! – разрезающая воздух, вода, застывшая между моей коже и поверхностью озера; красный цвет моего купальника четко виднелся вод водой, белые волны вокруг меня. Я была бы всего лишь маленькой точкой красного и белого посреди синей воды, если бы фотография была бы размером 3” x 5”. Вместо этого, каким-то образом, озеро, деревья, солнце стали частью заднего плана. Все внимание было на мне.
Это красиво, невероятно. Выигрышно.
Возможно, я должна злиться по этому поводу. Что плавание, мое собственное высвобождение души, стало частью ее арт проекта. Не смотря на шар солнца на заднем плане, на то, как моя рука прорезает поверхность воды, я не могла чувствовать злость. Вместо этого я почти чувствовала, как хорошо плавать утром, как холодная вода может быть удивительно оживляющей и приятной. Фотография оставила меня с страстным желанием одной вещи, которая заставила бы меня почувствовать себя лучше, одной вещи, которую я не получу до лета.
Последняя фотография. Значительно меньше в 8” x 10”. Это была рука Люка, зарытая в густую зеленую траву. Дева Мария торжественно наступала на голову змеи, пока теплый свет солнца прекрасно освещал мышцы на его руках. Эта фотография оставила меня с другим страстным желанием, желанием вещи, которую я никогда больше не получу: наивно веря в то, что Люк действительно был хорошим человек с сердцем, и надеясь, что он может быть другим.
Осев на пол, я была благодарна тому, что столовая была пуста, потому что, внезапно, я не могла перестать плакать.
Рука Омара наша меня и подняла меня с пола, его голос пытался выдать неподходящую шутку. «Фотографии Менди настолько плохие, что заставляют тебя плакать, да?» Его руки направили меня в комнату отдыха, где ждали Скай и Лала. Скай помогла мне умыть и высушить лицо, покрыла его слоем своего тональника, чтобы скрыть мою покрасневшую, покрывшуюся пятнами кожу.
Они не задавали мне вопросов. Я не выдала им никакой информации. К тому же, если я начну говорит о Люке или обо мне, или о любых эмоциях, я вновь начну плакать.
Я все еще выглядела неряшливо, но прозвенел первый звонок. Мама взорвется, если я пойду домой. Она заявит, что нарочно убежала. И у меня сегодня еще тест по истории. Мне надо пойти на уроки. Когда я вышла из ванной, Омар сделал шаг вперед и надел свои солнцезащитные очки мне на лицо. «Оставь их на сегодня. Или навсегда. Все что пожелаешь.»
К обеду я чувствовала себя хорошо. Необходимость плакать прошла, а цитаты по английскому и исторические даты кружились у меня в голове. Ледяной воздух заставил нас пройти из двора школы в столовую. Небольшая толпа ходила мимо фотографий Менди, на несколько минут останавливаясь и смотря на них.
Я увидела затылок Райана в начале выставки. Мне было интересно, как он почувствовал себя, являясь одной из тем Менди. По крайней мере никто, кроме моих друзей, не будет точно знать, что это я на фотографии озера. И кто знает татуировку Люка настолько хорошо, что догадается, что это его рука? С другой стороны, Райан был прекрасно узнаваем. Спросила ли Менди его разрешения? Показала ли она ему фотографию сперва? Видел ли она все снимки, прежде чему она вывесила их на стене?
Он повернулся и посмотрел прямо на меня, потом направился к моему столу. Быстро извинившись, я схватила мой рюкзак, выкинула мой незаконченный обед в мусор, надела очки Омара и почти что побежала в библиотеку.
Я ни с кем не хотела говорить. Ни о Люке. Ни о моем высвобождении души и моей реальности, от которой я уплывала. Я не хотела говорить с Омаром, Лалой, Скай, Чейзом, моими родителями, Питером, или Дреей. Я точно не хотела говорить с Райаном.
«Привет, Клэр. Положи свою сумки и сядь,» сказал Папа, когда я зашла через дверь после школы. Я опустилась на диван, с пониманием положила мой рюкзак на пол, пытаясь прочитать лицо моего отца. «Твоих показаний, данных во время допроса будет достаточно,» сказал он мне. «Тебе не нужно представать перед судом как свидетель.»
Мне не нужно будет представать перед судом как свидетель против Люка? Мне не нужно будет представать перед судом как свидетель против Люка! Мне не придется сидеть на пьедестале, волноваться о том, что то, что я могу сказать или сделать, может повлиять на его приговор. Мне не придется видеть его бледное лицо при даче показания против него.
Я позволила себе почувствовать волну облегчения.
«Просто чтоб ты знала, Медвежонок Клэр, Люк сказал своему адвокату, что, если они захотят выдвинуть тебя как свидетеля, он признает свою вину, чтобы тебе не пришлось проходить через это.»
«Ох,» сказала я.
«Мама сказала мне в Рождество, что ты не хотела писать Люку. Может теперь ты захочешь написать ему небольшое спасибо или что-то подобное.»
Спасибо? Мои зубы сжались. С таким давлением они раскалятся на миллионы осколков, со всей силой вылетая сквозь мои щеки. Я не втягивала его в неприятности. За что я должна его благодарить? Почему мои родители не хотят этого понимать?
«Итак, хм, это все. Если только у тебя нет вопросов или чего-то еще?» Спросил он.
У меня полно вопросов.
«А что на счет остальных обвинений, украденная машина и сексуальное насилие? Они все расследуются одновременно? Или это все разделено? У него уже было предварительное слушание по этому поводу? Достаточно ли доказательств для суда?»
«Ох. Не волнуйся по этому поводу, Медвежонок Клэр.» Папа слабо улыбнулся. «Что на счет горячего какао, чтобы отпраздновать то, что тебе не придется представать перед судом?»
Скелет немного потанцевал в комнате, воспользовавшись моментом, чтобы потрещать своими костями громче, чем обычно. Разве ты не знаешь, Папа, что ты не защищаешь меня, избегая вопрос? Разве ты не знаешь, что Скелету не нравится быть запертым в шкаф?