Поздравляя с успешной сдачей экзамена и зачислением в аспирантуру Николай Иванович пожал мне руку и предложил заняться белками зерна: «Разгадайте, чем отличаются белки твердой (макаронной) пшеницы от белков мягкой, хлебопекарной, и я гарантирую Вам Нобелевскую премию». Тогда я еще не знал, что это за премия, но обрадовался такому заданию.
Будучи аспирантом, я много раз видел Николая Ивановича, слушал выступления и был свидетелем многих дискуссий, тяжелых для него и всех нас, его сторонников. В письмах моему отцу — сельскому учителю-биологу — рассказывал о своих переживаниях: «Лысенковцы Вавилова совсем заклевали, буквально грязью поливают его. Он сдержан, в его ответах лишь мягкие, доброжелательные упреки, но сильные аргументы».
Было и второе рукопожатие с Николаем Ивановичем, уже в нерадостной обстановке. В 1940 г., когда я на год раньше завершил экспериментальную часть диссертации и написал ее первый вариант («Углеводно-белковый режим у бобовых в связи с формированием урожая семян»), она, по мнению так называемой «идеологической комиссии» Института (Озирский, Френкель, Шунденко, Тетерев и др.), настроенной против Н. И. Вавилова и моего научного руководителя Н. Н. Иванова, вдруг стала неактуальной, и я оказался на грани исключения из аспирантуры. Тем более, что накануне меня исключили из комсомола. Слишком часты и продолжительны были собрания этой организации, к тому же в основном направлены против Вавилова и на восхваление лысенковщины, а я, увлекшись своей диссертационной работой, нередко пропускал их. Возможно, существовала и другая причина. С аспирантом профессора К. С. Фляксбергера Н. А. Скориком мы на лекциях и семинарах Шлыкова и Презента нередко, как могли, выступали в защиту Николая Ивановича и с критикой лысенковщины.
В то время особенно тяжело приходилось моему научному руководителю профессору Н. Н. Иванову как соратнику Вавилова. Лысенковцы весьма недобро относились к биохимии, считая ее наукой метафизической. По выражению И. И. Презента — одного из главных идеологов Т. Д. Лысенко — «Биохимики работают по принципу: сыпь, подмешивай, болтай, авось что-нибудь получится». Весной 1940 г. меня с профессором Ивановым принял Николай Иванович. Он просмотрел мои материалы и заявил: «Пока я жив, не дам заглушить эту работу». Мне снова пожелал после защиты диссертации плотнее взяться за белки пшеничного зерна. И я взялся, но уже много лет спустя.
По навету лысенковцев в августе 1940 г. Вавилов был арестован, а в начале декабря этого года после одного из «научных» советов ВИР скончался мой руководитель профессор Иванов. В ответ на очередные нападки лысенковцев он заявил, что горд званием «вавиловца» и навсегда останется последователем научных идей Николая Ивановича. Моим научным руководителем стал М. М. Кургатников — заместитель профессора Иванова. Работой моей он остался доволен и предложил завершить диссертацию. Я ее завершил на год раньше срока, но защищать пришлось уже после войны.
В заключение к этому разделу вступительной части хочу сказать, что на всю жизнь запомнились напутственные слова Николая Ивановича, его добрые глаза, крупная, сильная, в то же время мягкая и теплая рука, его добрый и мужественный голос. А тема, которую он спас, потом выросла в обширную проблему белка в растениеводстве. Ее я продолжаю разрабатывать с моими учениками и сотрудниками вот уже на протяжении многих десятилетий в разных аспектах, особенно в связи с актуальными проблемами морфогенеза растений.
Прошу простить меня за непоследовательность, но я именно здесь должен сказать, что много лет спустя, в 1983 году, в дни прохождения Всесоюзного симпозиума по проблеме «Геном растений» (см. Киев: Наукова Думка, 1988), в свободное от заседаний время его организатор академик К. М. Сытник возил меня на то место в предгорьях Карпат, где в начале августа 1940 года был арестован Н. И. Вавилов. Он собирал гербарий, когда на недалеко проходившей дороге остановилась машина и из нее вышли двое. Не дождались ожидавшие его в селе сотрудники, да и никто больше его не видел. И долго еще вслух о нем ничего хорошего сказать было нельзя. «А ведь Лысенко-то в науку он сам втянул!» — невольно вырвалось у моего собеседника. Интересно знать, напомнил ли ему, Трофиму Денисовичу, кто-нибудь и когда-нибудь об этом, или нет?! Вот так он отплатил Николаю Ивановичу за оказанную ему добрую услугу — войти в науку и получить возможность стать достойным ученым. Видно, нашлись у него «учителя иной школы», типа Презента, Ольшанского, Дворянкина и др.