3. Если бы оба предложения — формы и содержания:
(субъект) (предикат)
«единичное есть всеобщее» и
«всеобщее есть единичное», —
ввиду того что они содержатся в одном положительном суждении, были бы соединены так, что тем самым оба, и субъект и предикат, оказались бы определенными как единство единичности и всеобщности, то оба они были бы особенными, что в себе должно быть признано их внутренним определением. Однако отчасти это соединение было бы осуществлено лишь через некоторую внешнюю рефлексию, отчасти же вытекавшее бы отсюда предложение: «особенное есть особенное» было бы уже не суждением, а пустым тождественным предложением, подобно тем предложениям, которые уже встретились нам выше: «единичное есть единичное» и: «всеобщее есть всеобщее». — Единичность и всеобщность не могут еще быть соединены в особенность, так как они в положительном суждении еще положены как непосредственные. — Или, иначе говоря, суждение еще должно быть различаемо по своей форме и по своему содержанию, потому что как раз субъект и предикат еще различены как непосредственное и опосредствованное, или, опять-таки иначе, потому что суждение по своему соотношению есть и то и другое: и самостоятельность соотносящихся и их взаимное определение или опосредствование.
Итак, суждение, рассматриваемое, во-первых, по своей форме, гласит:
«единичное есть всеобщее».
Но вернее будет сказать, что такое непосредственное единичное не всеобще: его предикат имеет более широкий объем, и, следовательно, оно ему не соответствует. Субъект есть нечто непосредственно, само по себе сущее, и потому представляет собой противоположность этой абстракции, этой положенной через опосредствование всеобщности, которая должна была быть высказана о нем в суждении.
Во-вторых, суждение рассматривается по его содержанию или как предложение: «всеобщее единично»; в этом случае субъект есть нечто всеобщее с многообразными качествами, некое конкретное, которое бесконечно определено; а так как его определенности суть пока что лишь качества, свойства или акциденции, то его тотальность есть дурно-бесконечное множество их. Поэтому такой субъект скорее не есть такого рода единичное свойство, какое высказывается его предикатом. Оба предложения должны поэтому подвергнуться отрицанию, и положительное суждение должно скорее быть положено как отрицательное.
b) Отрицательное суждение
1. Уже выше была речь о том обычном представлении, согласно которому лишь от содержания суждения зависит, истинно ли оно или нет, так как логическая истина касается, дескать, только формы и не требует ничего другого, кроме того, чтобы это содержание не противоречило самому себе. Сама же форма суждения согласно этому взгляду состоит лишь в том, что оно есть соотношение двух понятий. Но в предыдущем изложении выяснилось, что эти два понятия не только обладают безотносительным определением некоторого числа, а относятся друг к другу как единичное и всеобщее. Эти определения образуют собой истинно логическое содержание, и притом они, взятые так абстрактно, составляют содержание положительного суждения; всякое другое содержание, встречающееся в суждении («солнце кругло», «Цицерон был великий римский оратор», «теперь день» и т. п.), не касается суждения как такового; суждение высказывает лишь одно: «субъект есть предикат», или, так как «субъект» и «предикат» суть лишь названия, то определеннее: «единичное есть всеобщее», и наоборот. — Из-за этого чисто логического содержания положительное суждение не истинно, а имеет свою истину в отрицательном суждении. — Ведь требуют, чтобы содержание суждения не противоречило себе; между тем оказалось, что оно противоречит себе в этом суждении. — Однако будет совершенно все равно, если мы указанное логическое содержание назовем также и формой, а под содержанием будем понимать только прочее, эмпирическое наполнение суждения; в таком случае форма содержит в себе не только пустое тождество, вне которого лежало бы определение содержания. Тогда оказывается, что положительное суждение в силу своей формы не имеет истины как положительное суждение; тому, кто называл бы истиной правильность некоторого созерцания или восприятия, согласие представления с предметом, по меньшей мере не оставалось бы никакого выражения для обозначения того, что есть предмет и цель философии. Ему пришлось бы по меньшей мере назвать последнее «разумной истиной», и, конечно, все согласятся, что суждения вроде «Цицерон был великий оратор», «теперь день» и т. п. — не суть разумные истины. Но они не суть таковые не потому, что они как бы случайно имеют эмпирическое содержание, а потому, что они суть лишь положительные суждения, не могущие и не долженствующие иметь никакого иного содержания, кроме некоторого непосредственно-единичного и некоторой абстрактной определенности.