Продолжая развивать эту мысль, Пейли отбрасывает один из возможных вариантов – что часы, как и камень, тоже могли существовать всегда, насколько ему было известно. Возможно, существовала некая цепь часовых механизмов, каждый из которых создавался предыдущим, и она уходила в прошлое до бесконечности, из-за чего самых первых часов никогда не существовало. Однако, пишет он, часы существенно отличаются от камня: их кто-то придумал. Камни, вероятно, существовали всегда: кто знает? Но часы – нет. Иначе у нас была бы «выдумка без выдумщика» или «свидетельства замысла без творца». Пейли отвергает это предположение, основываясь на метафизике, и констатирует:
При первом осмотре часов, их работы, устройства и движения можно заключить, что у их конструкции должен был быть автор – мастер, понявший их механизм и придумавший им применение. Это заключение неопровержимо. Повторный осмотр приносит нам новое открытие. Оказывается, в процессе движения часы создают другие часы, точно такие же, и не только, но мы воспринимаем их как систему или структуру, намеренно рассчитанную для этой цели. Как это открытие должно повлиять на наш прошлый вывод? Так, как уже было сказано, это должно безмерно возвысить наше восхищение талантом, благодаря которому была создана такая машина!
Что ж, мы прекрасно видим, к чему ведет преподобный, и в третьей главе он приходит к своей цели. Забудем о часах, рассмотрим глаз. Он не лежит в пустоши, а находится в живом существе, которое, быть может, и лежит в пустоши. Он говорит нам: сравните глаз с телескопом. В них так много общего, что мы вынуждены признать: глаз, равно как и телескоп, был «создан, чтобы видеть». Около тридцати страниц анатомического описания подкрепляют утверждение, что глаз должен был быть придуман с этой целью. Но глаз – это лишь один из примеров: подумайте о птице, рыбе, черве или пауке. Теперь Пейли, наконец, заявляет о том, что все его читатели предвкушали еще с первой страницы:
Даже если бы во всем мире единственным примером замысла был глаз, уже этого было бы достаточно, чтобы вывести заключение, к которому мы приходим, а именно неизбежное существование разумного Творца.
Вот она, ореховая скорлупа. Живые создания настолько сложны, функционируют настолько эффективно и сочетаются друг с другом так идеально, что могли быть созданы лишь в результате замысла. Но замысел подразумевает творца. А значит, Бог существует, и это именно Он создал все великолепное многообразие жизни на Земле. Что тут можно добавить? Что и требовалось доказать.
Глава 3
Теология видов
Тремя часами позднее…
Старшие волшебники шагали по корпусу высокоэнергетической магии с предельной осторожностью – отчасти потому, что это место не было их естественной средой обитания, а еще потому, что студенты, постоянно его посещавшие, использовали здешний пол как картотечный ящик и – к всеобщей досаде – как кладовую. А оторвать пиццу от ступни та еще задачка, особенно если она была с сыром.
На заднем плане, как всегда, находился Гекс, университетская мыслительная машина.
Иногда его части могли перемещаться. Думминг Тупс давно перестал пытаться понять, как он работал. По всей видимости, Гекс был единственной сущностью в университете, которая могла это понять.
Где-то внутри машины творилась магия. Он раскладывал заклинания не на волшебные палочки и слова, составляющие их, а на то, что они действительно означали. И проделывал это так быстро, что этого нельзя было разглядеть – и, судя по всему, понять тоже. Думминг был уверен лишь в том, что в нем все-таки теплилась жизнь. Когда Гекс глубоко задумывался, из ульев, расположенных вдоль его задней стенки, прорези в которых давали ему доступ к внешнему миру, доносилось жужжание. К тому же ничего не работало без муравьиной колонии, жившей в большом стеклянном лабиринте в сердце машины.
Думминг установил волшебный фонарь, приготовившись показывать презентацию. Ему это нравилось. Презентации были короткими мгновениями в хаосе вселенной, когда все выглядело ровно так же, как было задумано.