Веллингтон снова кивнул и отошёл в сторону. Наклонившись, он произнёс несколько коротких фраз одному из своих адъютантов. Тот кивнул и отправился бродить по залу, о чём-то выспрашивая. Мне даже стало интересно, в чём дело, я направился к нему, однако на полпути меня перехватил Ахромеев.
— Адъютант Уэлсли зачем-то ищет тебя, — сказал он. — В разговоре с ним будь крайне осторожен. Каждое твоё слово может иметь весьма изрядные последствия.
— С адъютантом? — удивился я.
— Ты что, Суворов, совсем поглупел на Альбионе? — посмотрел на меня, как на дитя малое Ахромеев. — На кой чёрт ты этому адъютанту сдался? С тобой Уэлсли поговорить хочет. Заметь, только пришёл и тут же потребовал тебя. Не знал бы тебя так хорошо, давно бы в Сибири сгноил.
— Это за что же? — мрачно поинтересовался я, глядя на приближающегося адъютанта.
— На всякий случай, — вполне серьёзно ответил Ахромеев.
Адъютант подошел, наконец, ко мне, коротко поклонился:
— Капитан Суворов? — Я кивнул. — Генерал Уэлсли желает видеть вас.
— Идёмте, — сказал я, делая приглашающий жест.
Мы прошли по залу к ожидающему нас сэру Артуру. Генерал долго разглядывал меня, прежде чем поздороваться и протянуть мне руку.
— Так вот ты какой, защитник Бычьего следа, — сказал он, крепко пожав мне руку. — Давно хотел посмотреть на вас.
— И каким я вам показался? — поинтересовался я.
— Самым обыкновенным, — ответил он, — как я и думал.
— В смысле? — удивился я.
— В самом прямом, — позволил себе усмехнуться виконт Веллингтон. — Я воюю давно, и успел заметить, что все дела на войне делают самые обыкновенные люди. Вроде вас.
— Интересное замечание, — сказал подошедший к нам граф Черкасов. — А как же аура войны? Герои в сверкающих доспехах?
— Таких было мало во все времена, — покачал головой Уэлсли. — Сколько было рыцарей в Европе, от силы сто тысяч и то в самый расцвет рыцарства. А войну всегда делали не они, а простое отребье, вроде моих красномундирников. Или ваших the serfs.
— Я не считаю своих солдат отребьем, — запальчиво сказал на это я. — Пусть они и вчерашние крестьяне, однако, я убеждён, что каждый из них достоин уважения.
— Кого уважать? — откровенно рассмеялся Уэлсли. — Висельников или деревенщину?
— Солдата, — мрачно ответил я, — который дерётся с тобой бок о бок и умирает, чтобы ты жил.
— Глубокая мысль, — сыронизировал генерал, — а главное, сколько пафоса. Вам бы оратором стать, а не военным.
— Как видите, сэр Артур, — примирительно заметил граф Черкасов, как истинный дипломат, вмешавшийся в самый острый момент нашего словесного поединка, — капитан Суворов отлично справляется с военным ремеслом. Он сделал блистательную карьеру. За неполных два года пройти путь от уорент-офицера до капитана.
— Тогда на ниве политики он стал бы не меньше чем министром, — не удержался от финальной шпильки Уэлсли, после чего попрощался с нами и отошёл к кому-то из британских дипломатов в дорогом сюртуке и с орденом в петлице.
В общем, приём более всего напоминал собрание хищников у водопоя, множество раз описанное разными исследователями Азии и Африки. Когда во время засухи все приходят к обмелевшим рекам, рычат друг на друга, вроде бы почти дружелюбно, однако в глазах у каждого льва или тигра так и светится: «Вот если бы не проклятая засуха, порвал бы тебе глотку, но нельзя, нельзя».
Офицеры и дипломаты фланировали по залу, каблуки дорогих туфель и сапог стучали по старинным камням, звенело стекло бокалов, звучали короткие реплики и длинные разговоры. Я не находил себе места в этом собрании, так что после разговора с Уэлсли отошёл к окну и разглядывал Лондон, вид на него открывался отличный. Где-то дымили заводские трубы, по улицам сновали сотни людей. А по мере того, как спускался вечер, в окнах домов засветились окна, и город стал похож на громадную рождественскую ель, горящую тысячами огней.
— Любуетесь городом, капитан, — на сей раз, Уэлсли подошёл ко мне сам. — Я не люблю Лондона, слишком он грязен и велик, более всего напоминает индийского города. Однако вот таким он мне положительно нравится. Ночь и огни скрывают его грязь, а вони здесь не слышно.
— Вы так не любите столицу? — удивился я.
— Изрядно, — кивнул генерал, — иногда даже не понимаю, за что именно сражаюсь по ту сторону Пролива. За золото Ост-индской кампании, чтобы оно быстрейшим потоком лилось в их бездонные сундуки. Вы знаете, если бы я так не любил войну, то давно бросил бы это дело и жил бы в своё удовольствие в родовом поместье. А для чего воюете вы, Суворов?
— Тут всё очень просто, господин генерал, — усмехнулся я. — Просто я ничего больше не умею. С самого детства учился только военному делу и иного занятия для себя просто не представляю.
— В таком случае, беру свои слова относительно политики назад, — кивнул мне Уэлсли. — Тот, кто воюет почти всю свою жизнь, обречён стать хорошим офицером, or die trying.
(выдержка из Британской энциклопедии посвященная Первому Лондонскому пожару)
В проклятый 1773 год столица нашей Родины, прекрасный Лондон выгорела дотла. На три дня со 2 сентября по 5 сентября город словно погрузился в адские бездны. Все усилия жителей пропали даром — Лондон выгорел, буквально, до земли. Отдельные люди утверждают, что видели в пламени демонов. Однако достоверных свидетельств этому нет. Однако с уверенностью можно сказать, что за демонов были приняты тривиальные мародёры, пользующиеся неразберихой, возможно, они намерено наряжались в устрашающие костюмы, чтобы отпугнуть честных людей, что могли бы воспрепятствовать им в их чёрной работе.
Однако Лондон оправился от этого ужаса и отстроился, пока вновь не подвергся испытанию в 18.. году.
Глава 27, В которой серые солдаты обнаруживают, наконец, свою подлинную суть
Приём закончился, гости разошлись, и особняк, наконец-то, погрузился в тишину. Немногочисленная челядь графа занялась уборкой и подготовкой дома к грядущим переговорам, а мы отправились спать. Но долго отдохнуть нам не удалось. Как и всех в ту ночь, меня разбудил низкий гул. Казалось, он ввинчивается в мозг и голова от него начала раскалываться. Я долго лежал на кровати, смотрел в потолок и гадал, что же это за звук. Вставать с постели и идти проверять, не хотелось совершенно, все несколько часов приёма я провёл на ногах, и теперь они напоминали об этом глухой болью. Кажется, мне удалось задремать на какое-то время под этот гул, но проспал я недолго и сон приснился крайне неприятный. Будто бы я залез на пасеку, где меня уже ждал целый рой разъярённых пчёл. Они накинулись на меня — и тут я проснулся.
Засыпать под усилившийся гул снова я не захотел, а потому героическим усилием превозмог лень и поднялся с постели. Надев повседневный мундир, отправился искать графа или Ахромеева. В коридоре встретился с Ахромеевым, сменившим Павловский мундир на гражданский сюртук. Судя по помятому лицу, он также не спал большую часть ночи.
— Что это за гул? — спросил я него.
Он в ответ только плечами пожал.
— Поднимемся на второй этаж, — предложил он. — С балкона на город посмотрим.
По дороге на второй этаж мы встретили Фрезэра и Максименку. Все вместе поднялись и вышли на просторный балкон особняка. Там уже стоял граф Черкасов, вооружённый зрительной трубой.
— Поглядите, — указал он на чёрные пятна на фоне громадной луны. Они казались чёрными дырами на её серебристом лике.
Я приложил окуляр своей трубы к глазу и навёл на них.
— Дирижабли? — спросил я. — Британцы возвращаются из Америки?
— Вряд ли, — мрачно заметил граф. — Во-первых, их всего десять. А во-вторых, что бы им делать в небе над Лондоном?
— И флаг, — добавил Ахромеев. — Я такого нигде не видел.
Над флагманским дирижаблем вилось громадное красное полотнище, в центре которого красовался белый круг с чёрным изломанным крестом. Теперь воздушных левиафанов освещали огни ночного Лондона, разбуженного протяжным гулом их двигателей, и можно было прочесть названия на их длинных бортах.
— Leibstandarte SS Adolf Hitler, — прочёл имя первого дирижабля граф Черкасов. — И кто он такой, этот Гитлер? Может быть, вы знаете, Ахромеев? Вы же занимались Пруссией и Рейнской конфедерацией весьма плотно.