Засим прощаюсь с тобой, верю в тебя и жду, что следующее письмо придёт ко мне от подпоручика или поручика Петра Большакова.
5 числа июня месяца 18..года
Вызов капитана, вернее теперь уже майора, командира нашего третьего батальона, Губанова не стал для меня неожиданностью. Я и сам хотел выяснить некоторые вещи и не в последнюю очередь…
— Вы хотите знать, молодой человек, отчего вас повысили сразу на два классных чина? — мгновенно определив моё настроение, спросил у меня он. — Ответ на него весьма прост. Недостаток толковых офицеров. Ну и конечно, рекомендация покойного поручика Федорцова, упокой, Господи, душу его грешную, сыграла свою роль. Он рекомендует вас, Серёжа, как хорошего молодого офицера, готового хоть роту принять под командование. Роты вам, само собой, в ваши-то восемнадцать никто не даст, а вот первых взводом вместо Федорцова покомандуете. Оставляю вам старшего унтера Ермолаева, он теперь ротный фельдфебель, вместо Жильцова. — Пожилой уже фельдфебель Жильцов в сражении потерял правую руку, по самый локоть отсечённую тяжелым шотландским палашом. — Ротным командиром будет Антоненко, он, как и вы, Серёжа, прыгнул сразу на два классных чина вверх. Из подпоручиков в штабс-капитаны. Командира второго взвода мне назначить из унтеров не дали. Так что он прибудет уже в Брянском рекрутском депо.
— Прошу прощения, господин майор, — удивился я, — а как же прапорщик Большаков? Отчего вы…
— Большаков ещё не готов принять под командование своё подразделение, — отрезал майор Губанов. — Во-первых: ему не дал рекомендации штабс-капитан Антоненко. Это весьма важный момент, хотя и не самый главный. Главное же, то, как он вёл себя во время сражения и после него. В отличие от вас, Сережа, его пришлось отпаивать креплёным вином. А во вторую ночь, когда вы отправились пить с унтерами… Оставьте, оставьте, — отмахнулся он от моих оправданий, готовых уже сорваться с губ, — вы не сможете спать и после второй битвы, и даже после третьей. Я вот помню, ближе к первому десятку засыпать спокойно стал, а кошмары мне и по сей день снятся.
Тут мне, как на грех вспомнился кошмар, что привиделся мне этой ночью, когда я, наконец, уснул после обильных возлияний в компании унтеров и таких же, как я, молодых офицеров. В нём голова шотландца, убитого мной, падала с плеч от удара шпаги прямо мне в руки. Я ловил её, словно мяч в новомодной британской игре football. Глядел в лицо — и вдруг понимал, что держу голову поручика Федорцова. Он подмигивает мне и говорит: «Молодец, Серж, ловко ты меня изловил!». От этих слов я проснулся в ледяном поту.
— Вы, Серёжа, пили в компании, — продолжал майор Губанов, — и я хоть и не одобряю винопития, но понимаю, иногда трезвым оставаться нельзя. Однако пить надо с умом и не в одиночку, так недолго и спиться. Вы не отрываетесь от остальных офицеров, не чураетесь унтеров, а прапорщик Большаков прячет свои слабости от других. Именно поэтому вы, Серёжа, будете командовать первым взводом, а прапорщик Большаков ещё поучится у нового подпоручика.
Ничего подобного я не ожидал услышать от майора Губанова, поэтому вышел из дома, который он занимал в деревне Броцены, куда мы временно передислоцировались после битвы, как громом поражённый и минут пять, никак не меньше, простоял у крыльца, обдумывая то, что мне сказал майор.
А потом махнул рукой на всё это и отправился к маркитантам. На полпути меня перехватил Жильцов, всё ещё носящий унтерский мундир, но без знаков различия, и фуражную шапку. Увидев меня, он снял с головы шапку и, комкая её сильными пальцами, сказал:
— Вашбродь, дозвольте обратиться.
— Что у тебя, Жильцов? — спросил у него я.
— Я слыхал у вас, вашбродь, денщика нет, хоть и положен. Один. А мне никак без армии нельзя. Я ведь с малых лет в солдатчине, с тех пор как мою деревню турок пожог и Новоигреманландский мушкетёрский меня подобрал. Некуда мне из армии возвращаться, вашбродь, так дозвольте остаться денщиком-то при вас.
— Даже не знаю, Жильцов, — пожал плечами я. Не было у меня денщика, хоть и должен быть, я сам привык обходиться, своими силами.
— Ежели вы думаете, — зачастил бывший фельдфебель, — что я одной рукой не управлюсь, так не бойтесь. Мне, всё одно, левой управлять учиться надо…
— Ничего, фельдфебель, — махнул рукой я. — Я привык один обходиться, так что будет у вас время, чтобы освоиться. Вас, кстати, как зовут-то?
— Василий, Петров сын, — ответил Жильцов. — Только, вашбродь, не гоже, чтоб вы к денщику на «вы» обращались.
— Хорошо, Василий, — кивнул я, — хорошо. Ступай ко мне. Я с младшими офицерами занимаю дом с единорожьими головами на коньках. Он стоит на восточном краю деревни.
— Ясно, вашбродь, сей час отбываю.
(Из личного дневника генерал-лейтенанта Джона Хоупа)
Сейчас, будучи уже пожилым человеком, я не без удовольствия перечитываю свои записи времён конца XVIII — начала XIX веков. Это был расцвет моей карьеры. Я, тогда почти не знавший поражений молодой генерал-майор, уверенно шагал по миру. Мои ботинки помнят горячий песок египетских пустынь и пыль испанских равнин, где победоносно шествовала британская армия воров и висельников — «красных мундиров».
Однако до сих пор не могу я найти объяснения одному досадному инциденту, что имел место в мае 18.. года. Он едва не стоил жизни мне и войны с Российской империей моей Родине. Наш экспедиционный корпус направлялся на помощь сэру Артуру Уэлсли, тогда ещё не герцогу Веллингтону, сражавшемуся с войсками Бонапарта в Португалии. В Плимуте мы погрузились на корабли эскадры вице-адмирала Штрейтхорста и отправились в длительное морское путешествие. Из-за тумана и весьма скверной погоды, мы были вынуждены пристать у какого-то пустынного берега, а не в Лиссабонском порту, как должны были. Вице-адмирал Штрейтхорст сообщил мне, что мы, скорее всего, в Испании, на вражеской территории и к своим придётся прорываться с боями. Меня это не смущало, как и моих солдат и офицеров, в конце концов, мы сюда прибыли драться.
Сообщив об этом офицерам и солдатам, я ускоренным маршем двинул корпус на юго-запад, к португальской границе. Это, наверное, было главной моей ошибкой. Красномундирники вели себя, как обычно, на вражеской территории — грабили, насиловали, в общем, занимались любимым делом. Никому и в голову не могло прийти, что мы не Испании, а на западе Российской империи. И что самое удивительное, на картах, что нас снабдило военное ведомство, была изображена именно та местность, по которой шёл мой корпус, только названия населённых пунктов были обозначены отчего-то испанские. К примеру, деревня Броцены, около которой мне нанесла поражение в двухдневном сражении армия генерала Барклая де Толли, на картах была обозначена, как Кангас-де-Нарсеа.
К сожалению, у меня не осталось ни одного экземпляра этих странных карт, чтобы предъявить их военному ведомству. Стоит также отметить, что эскадра вице-адмирала Штрейтхорста пропала после этого случая бесследно, отдельные корабли её были обнаружены в Новом свете, в составе нескольких пиратских флотилий. О самом Штрейтхорсте, до Второго пожара ничего не было известно…
На днях я имел длительную беседу с майором Губановым, который имеет честь командовать теперь всем нашим батальоном. Он подробно объяснил мне причины, по которым оставил меня прапорщиком. Быть может, и незаслуженно, но он считает, что я ещё не готов к самостоятельному командованию.