Так я первый раз столкнулся с откровенной подлостью наших юристов. Закон дал право прокурору поступать по совести, оценивать доказательства вины исходя из собственной убежденности. Этот прокурор был убежден, что мастер не виноват, но абсолютно спокойно делал все, чтобы невиновный был наказан. И все это ради того, чтобы отчитаться перед своим начальником — генеральным прокурором: «Вот смотрите! У меня в городе на каждый случай травмы имеется осужденный. Я хороший работник, я доблестно борюсь с производственным травматизмом!» Когда мой товарищ показал выданный ему на руки приговор суда, у меня улетучились иллюзии относительно судебной ошибки. Судья не ошибался: он хотел осудить невиновных и осудил их!
В констатирующей части приговора, где представлены доказательства вины подсудимых, ссылки на акт госгортехнадзора отсутствовали. Судья знал, что они незаконны! Более того, в этой части один из подсудимых не упоминается вообще, судья не смог придумать, в чем он виноват. Его фамилия всплыла только в резолютивной части, где сообщалось, что он осужден на два года условно.
И никакие последующие жалобы вплоть до писем генеральному прокурору и в Верховный суд ничего не дали. Отовсюду поступали часто безграмотные отписки: вас осудили правильно!
Автор просит прощения у читателей за столь подробное описание примеров — он хочет, чтобы читатели не просто поверили ему, а сами проанализировали эти примеры и действия бюрократов. Но пока мы оставим их в покое и отметим следующее.
Считается, что с 1937 года у нас в стране осуждена масса невинных людей, а со смертью Сталина этот произвол прекратился. На чем основано это убеждение? Неужели на приведенных выше примерах?
Считается, что виновными в произволе были Берия, Ежов — в общем НКВД, то есть люди, которые собирали доказательства вины подсудимых. В приведенных мною примерах нет ни КГБ, ни НКВД, нет даже милиции, а осуждение невиновных есть! И неважно, что они приговорены не к расстрелу. По данной статье просто нет такого наказания, если было бы — был бы и расстрел.
Так кто виноват в осуждении невиновных в 1937 году — НКВД или суды? Вы скажете: «А какая разница, кто виноват! НКВД, суды — все виноваты».
Разница есть. Мы писали, что наказание должно остановить преступление. У правосудия три вида преступления. Получение незаконных доказательств — преступление дознавателей и следователей, это НКВД, это Берия. Возбуждение уголовного дела против заведомо невиновных — преступление прокуроров. И, наконец, самое страшное преступление — вынесение заведомо неправосудного приговора — преступление суда. Именно в результате вынесения заведомо неправосудного приговора и были казнены или посажены в лагеря невинные люди. А мы вину за это возлагаем на работников НКВД, на тех, кто к этому преступлению — убийству не имел отношения. Мы морально наказываем не за Дело, наказываем невиновных, и от такого наказания нет толку: истинные преступники продолжают и сегодня издеваться над невинными, и сегодня сажать их в лагеря и расстреливать. Мы, как идиоты, которые все помнят, но ничему не учатся.
Возьмем еще пример, но из времен «сталинского террора»: дело о гибели Еврейского антифашистского комитета. Его подробно описал журналист А. Ваксберг, и вот что следует из его описания.
В начале 50-х годов НКВД «обнаружил», что Еврейский антифашистский комитет превратился в «шпионский центр США». Пятнадцать человек из этого комитета «подтвердили» версию НКВД, сознавшись в том, что они американские шпионы.
Сейчас принято говорить, что Сталин давал указание убить тех или других, но посмотрите, как разворачивалось дело.
Когда 34 следователя под контролем пяти прокуроров собрали доказательства шпионской деятельности, им, по закону, необходимо было представить эти доказательства суду. Но они поступили иначе: передали их в политбюро.
По идее, по закону, политбюро обязано было выгнать НКВД-шников и послать их со всеми их бумагами в трибунал, но ведь в то время и политбюро было судом партийным. А КПСС гордилась тем, что ни один ее член перед судом не предстал,-до суда их всех исключали из партии.
Вообще-то весьма сомнительно, чтобы руководители любой страны отказались рассмотреть до суда, в чем обвиняют крупнейших общественных деятелей государства. Было бы странно, если бы при существующих у нас понятиях об управлении руководители лично не занялись подобным делом.
Мы опять видим, как руководители «приседают» на уровень своих далеких подчиненных, опять принимают за них решения. Но заметим здесь и рвение подчиненных, которые, минуя потребителя Дела — суд, рвутся к самой высокой инстанции.
Итак, НКВД несет дело в политбюро, и политбюро его рассматривает и очень тщательно. По этому вопросу политбюро заседает три раза. Можно сказать, что это глупо, ведь политбюро слышало только одну сторону —обвинителей, а защитников, а самих подсудимых не было на этих заседаниях. Как это ни странно, они были! Председатель партийного контроля, член политбюро Шкирятов выезжал в тюрьму и там лично, один на один допросил всех обвиняемых, и они… признались ему в шпионской деятельности. Председатель трибунала Чепцов в своей объяснительной записке маршалу Жукову писал: «Надо отметить, что Лозовский (руководитель шпионского центра — Ю.М.) на допросах давал Шкирятову яркие показания о своей и других антисоветской деятельности».
Интересно, а вы, читатели, какое бы приняли решение, рассмотрев на месте политбюро это дело о шпионаже —преступлении, за которое по законам страны полагается смертная казнь? И вы бы наверняка решили так, как политбюро решило судьбу шпионов — судить и расстрелять.
Но что значит: «Политбюро решило»? В законах страны о политбюро нет ни слова, его решение для суда силы не имеет. Более того, как будет видно, это решение никому и не предъявлялось. Политбюро оставило суду возможность поступить по совести, хотя для себя его члены поняли, что обвиняемые — мерзавцы, но суду они этого
не говорили. По мнению политбюро, суд должен был сам до этого дойти. Заслушать обвинителей, заслушать подсудимых и решить. По совести.
Но не тут-то было. Председатель трибунала Чепцов уже на первых заседаниях начал сомневаться в вине подсудимых. (Суд шел больше двух месяцев.) Раз возникли сомнения, то в зависимости от их степени судья должен был либо оправдать подсудимых, либо вернуть дело следователям для поиска более серьезных доказательств и устранения противоречий. Но так поступил бы порядочный судья, делократ.
А бюрократ делает так. Председатель трибунала Чепцов начинает старательно выяснять, действительно ли у Сталина и политбюро есть мнение расстрелять членов несчастного Еврейского комитета. Прямо спросить, как ему поступить с подсудимыми, он не может: он же судья и должен подчиняться только закону и своей совести. Решение политбюро ему не показывают. И он начинает ходить по начальникам, не имеющим отношения к суду, и излагать им свои сомнения в виновности подсудимых. Он ходит к министру ГБ Игнатьеву, к его заместителям Рюмину и Гришаеву, к Шкирятову, к Маленкову. Убедившись, что действительно расстрел подсудимых не противоречит мнению начальников, он завершает процесс и вместе с другими судьями своим приговором дает команду расстрелять людей, которых он считает невиновными.
Еще раз: он судья, ему никто и ничего в атом деле ни приказывать, ни указать не может, да никто и не приказывал. Ему было дано право решить все самостоятельно. Но он упорно игнорирует свою самостоятельность и стремится получить приказ от тех, кого считает начальниками. И после убийства невиновных он без малейшего сомнения оправдывается перед Жуковым: дескать, я же ходил по начальству, предупреждал его! Мало того, что он сам оправдывается, его и А. Ваксберг оправдывает, считает чуть ли не героем: «Даже в тех немыслимых условиях была возможность сопротивления адской машине уничтожения». Но ведь это именно Чепцов и был адской машиной уничтожения! Ведь он дал команду расстрелять. Он, а не Сталин или Берия. Чему же он «сопротивлялся»?
Это алчное стремление бюрократа сделать не так, как требует Дело, а только так, как желательно начальству, снимает с него ответственность за любые преступления не только в своих глазах, но и в глазах наших недалеких журналистов и писателей.