Тарвин, подняв брови и выразительно насвистывая, позвякивал в кармане монетой в двадцать пять центов и рупией. Окошечко билетной кассы приоткрылось, и показалось бесстрастное лицо индуса.
- Говоря как офисьяльное лицо, могу сообщить вам, что ваша честь может добраться до Ратора при посредстве телеги, запряженной буйволами.
- Найдите мне телегу, - сказал Тарвин.
- Ваша честь пожалует мне комиссионные за посредничество?
- Разумеется!
Голова в черной шапочке хорошо постигала сказанное только тогда, когда оно сопровождалось соответствующим тоном.
Окошечко закрылось. А потом, но отнюдь не сразу, раздался протяжный рев, который можно сравнить разве что с ревом утомленного колдуна, снова и снова вызывающего дух, не желающий являться.
- Моти! Моти! О-о-о!
- Ах так, значит, есть и Моти, - прошептал Тарвин и, перепрыгнув через низенькую каменную ограду, с саквояжем в руках прошел через билетную кассу и ступил на землю Раджпутаны. Его всегдашняя веселость и уверенность в себе вернулись к нему вместе с надеждой двинуться в путь.
Между ним самим и фиолетовым полукружьем гор лежало пятнадцать миль бесплодной никчемной холмистой земли, кое-где усеянной обломками скал и деревьями, лишенными листвы, пострадавшими от засухи, покрытыми пылью, бесцветными, как выгоревшие на солнце локоны живущего в прериях ребенка. Если смотреть направо, то где-то очень-очень далеко мерцала серебристая вода соленого озера и в голубой дымке смутно угадывались очертания густого леса. Угрюмая, безлюдная, знойная пустыня, иссушенная бронзовым солнцем, вызывая чувство тоски по дому, поражала сходством с родными прериями и в то же время непохожестью на них.
Откуда-то из-под земли - а по сути дела, как он чуть позже рассмотрел, из маленького пятнышка между двух набежавших друг на друга холмов, - из крохотной деревушки показался столб пыли, в центре которого катилась запряженная волами телега. Отдаленный скрип колес по мере приближения телеги превратился в настоящий визг; Тарвину был хорошо знаком этот звук: когда груз, шедший в Топаз, спускался под уклон, приходилось нажимать на тормоз и раздавался жуткий скрежет. Но здесь не было никакого груза. Колеса представляли собой распиленные комли деревьев - по большей части необработанные и незакругленные. Четыре не очищенных от коры жерди скрепляли углы телеги, сетчатые борта которой были сплетены из волокон дерева какао. Два буйвола, чуть покрупнее ньюфаундлендов, но меньше, чем коровы олдернейской породы*, тянули телегу, в которой нельзя было бы уместить и половину груза, обычного для лошади.
Телега подкатила к станции, и буйволы, оглядев Тарвина, улеглись на землю. Тарвин уселся на свой саквояж, подпер голову руками и, благодушно рассмеялся.
- Ну же, пришел ваш черед, - поучал он бабу, - торгуйтесь. Я не тороплюсь.
И началась сцена, исполненная красноречия и буйства. Скандал в Ледвиллском картежном притоне был лишь слабой копией их препирательств. С начальника станции словно ветром сдуло его недавнюю невозмутимость. Он витийствовал, жестикулировал, проклинал и взывал; возница же, совершенно голый, если не считать голубой набедренной повязки, ни в чем ему не уступал. Оба указывали на Тарвина; казалось, они спорили о его происхождении и его родословной; но насколько Тарвин мог понять суть их спора, они прикидывали, сколько он весит. Когда они уже было пришли к полюбовному соглашению, разногласия вспыхнули вновь и пришлось все начинать сначала, то есть вновь оценить как самого Тарвина, так и трудности путешествия в Ратор.
Первые десять минут Тарвин аплодировал то начальнику станции, то вознице, бесстрастно стравливая их друг с другом. Затем он умолял их прекратить препирательства, но, когда они не вняли его мольбам, он вдруг почувствовал, что зной становится нестерпимым, и стал поносить их на чем свет.
Возница на минуту замолчал в изнеможении, и тут бабу повернулся к Тарвину и, схватив его за руку, закричал, а точнее, завопил:
- Все уладить, сэр! Все уладить! Этот человек - он человек совсем не образованный, сэр. Вы давать деньги мне, я все уладить.
С быстротой мысли возница схватил Тарвина за другую руку и на каком-то незнакомом языке умолял не слушать его посредника-противника. Когда Тарвин сделал шаг назад, они последовали за ним, воздев руки в мольбе и возмущении, при этом начальник станции сразу разучился говорить по-английски, а возница забыл о том, что к белому человеку следует относиться с уважением.
Тарвин, вырвавшись из их рук, швырнул свой саквояж в телегу, запрыгнул в нее сам и крикнул единственное известное ему индийское слово. К счастью, оказалось, что это слово приводит в движение всю Индию - "Чалло!", что в переводе означает "Поехали!".
Итак, оставив позади раздор и отчаяние, Николае Тарвин из штата Колорадо двинулся в путь по пустыне Раджпутана.
VI
Под влиянием некоторых обстоятельств четыре дня могут превратиться в вечность. Этих-то обстоятельств Тарвин и хлебнул сполна, путешествуя в телеге, с которой он сполз лишь через девяносто шесть часов после того, как буйволы, лежавшие в пыли на станции Равут, поднялись на ноги. Они тянулись и не кончались, эти часы, как сводящий с ума, скрипучий, покрытый пылью медленный караван. За час буйволы проходили две с половиной мили.
В Топазе - в благословенном, счастливом Топазе! - кто-то успевал разбогатеть и разориться, пока повозка медленно продвигалась вперед по раскаленному докрасна высохшему руслу реки, зажатому между двумя песчаными горами.
Большие серые журавли с высоко поднятыми ярко-алыми головками гордо прогуливались по высокой траве, растущей в небольших болотцах у подножия холмов. Бекас и перепелка даже не утруждали себя тем, чтобы вылететь прямо из-под ног буйволов, и однажды утром на сверкающем в лучах рассвета утесе Тарвин увидел двух молодых пантер, играющих друг с другом, как котята.
Отъехав на несколько миль от Равута, возница вынул откуда-то снизу, из-под сиденья, саблю, которую повесил себе на шею, и время от времени подгонял ею буйволов. Тарвин заметил, что в этой стране все ходили вооруженные, как и у него на родине. Но ему пришло в голову, что топорно сработанный кусок стали длиной в три фута не шел ни в какое сравнение со столь быстрым оружием, как его тонкой работы револьвер.