– Кто бы это мог быть? – озадаченно проговорила матушка Благиня, направляясь к двери.
А сердце Твердяны заныло и провалилось в солнечную, медово-хмельную радость. Хоть и не ждали они праздника, но праздник сам прилетел светлокрылой птицей – спустя двадцать лет и столько же зим.
На пороге стояла высокая дева с длинной лебедино-белой шеей, величавой посадкой головы и чистыми, как яркие синие яхонты, глазами. Схваченные через лоб очельем иссиня-чёрные пряди струились по её плечам и спине, почти достигая колен, а белая рубашка была перепоясана золотым плетёным кушаком с кистями. В руках гостья держала туесок с мёдом.
– Здравствуй, матушка Благиня, – прокатился по дому свежий и сильный, как ветер со снежных вершин, молодой голос. – Учёба моя окончилась, и получила я разрешение навестить родной дом и повидать всех, кого я здесь знаю... и кого ещё нет.
При этих словах она с чуть приметной улыбкой обратила свой светлый взор на Милу, которая из любопытства последовала за матушкой к двери и теперь во все глаза смотрела на гостью. А у матушки, от счастья лишившейся дара речи, вырывался то плач, то смех.
– Здравствуй, доченька! – радостно воскликнула подошедшая Роговлада. – Что за счастливый день сегодня! Мила, – обратилась она к младшей дочери, – это твоя старшая сестрица Вукмира, которая избрала путь служения Лаладе.
Мила знала о сестре только по рассказам родных; весь её облик выражал и застенчивую радость, и смущение, и любопытство. Она слегка оробела перед этой стройной и прямой, горделиво-спокойной девой Лалады, ростом не уступавшей Роговладе, но ласковая улыбка и яхонтовые искорки во взгляде Вукмиры прогнали эту робость.
– Рада наконец тебя увидеть, сестрица, – сказала Вукмира, троекратно расцеловавшись с Милой. – Я чувствовала, что у нас в семье прибавление, но познакомиться с тобой смогла только теперь. Матушка, – обратилась она к Благине, – ну, полно тебе плакать! Возьми-ка вот лучше... Мёд – наш, из Тихой Рощи.
Вытирая краешком передника счастливые слезинки, матушка Благиня подхватила тяжёлый туесок, а Вукмира спросила:
– А где Твердяна? Она дома, я знаю. Почему она не выходит? Я недавно почувствовала очень сильную боль... Лицо так и горело огнём. Что стряслось?
Твердяна пряталась под лестницей, не в силах показаться перед сестрой в своём нынешнем виде. Вукмира стала такой невыносимо прекрасной, преисполненной достоинства и света... Это была уже не сестрёнка, с которой Твердяна исходила горы вдоль и поперёк, а молодая служительница Лалады, окутанная невидимым плащом из благодати и распространяющая вокруг себя волны умиротворения и радостного ожидания чуда.
– Да дома она, куда ж она денется, – сказала Роговлада. И, возвысив голос, позвала: – Твердяна, ну куда ты там запропастилась? Выйди к нам, твоя сестра нас посетила!
Осознав бессмысленность и глупость своего положения, Твердяна собралась с духом и всё-таки предстала пред светлы очи долгожданной гостьи. Улыбка сбежала с лица Вукмиры, а губы вздрогнули, и на мгновение из жрицы Лалады она снова стала сестрёнкой... Да, тот же взгляд, те же движения! Узнавание согрело сердце Твердяны и освободило улыбку из плена напряжённой сдержанности.
– Ну, здравствуй, сестрица, – проговорила она. – Прости, не сразу решилась я тебе показаться – сама видишь... Это оружейная волшба в лицо мне отскочила.
Тёплые пальцы солнечными зайчиками защекотали рубцы, опахала густых ресниц затрепетали, а с губ Вукмиры слетал шелестящий шёпот:
– Именем Лалады, светом её, силой её повелеваю... уйди, боль-хвороба, уйдите, шрамы...
Это было блаженство – стоять и впитывать тепло и целительный свет, струившийся из рук Вукмиры. Но могла ли она, даже став жрицей Лалады и изучив все премудрости волхвования, справиться с последствиями могущественной оружейной волшбы?
Уродливая багрово-фиолетовая сеточка сосудов растворилась, по краям кожа заметно разгладилась, отвоевав у шрамов почти треть площади.
– Ну и ну, сестрёнка, – усмехнулась Твердяна, глядя на себя в медное зеркало и не веря своим глазам. – Хорошей ты стала врачевательницей.