– Ох, лучше прямо здесь меня сожри! – голосила Млиница, прильнув к замшелому стволу и нарушая своим криком бессловесный покой старых деревьев. – Не волоки меня в чащобу свою тёмную!
– Глупая ты баба, – хмыкнула воровка-оборотень. – Ежели б мне тебя сожрать понадобилось, от тебя уж давно и косточек не осталось бы. Жизнь твою хочу я уберечь, дурёха. Не шуми, идём-ка лучше.
Повесив узелок себе за спину, она подхватила Млиницу на руки и понесла дальше.
– Ох, кто ж там за скотиной-то ходить будет! – причитала женщина. – Дом-то мой на кого останется!
– Я сбегаю, договорюсь с твоими соседями, – утешила её Цветанка. – Мир не без добрых людей, пособят. Скотина не помрёт, сыта будет, а по стенам не горюй. Они стоят – есть-пить не просят.
Млиница так тряслась от ужаса, что ноги отказались ей служить, и Цветанке пришлось переносить её через порог лесного домика, точно невесту. А дома всё шло своим чередом: в печке пыхтела каша и дозревала грибная похлёбка с луком и горохом, а Невзора кормила грудью Светланку. Смолко в волчьем облике, превратив чисто обглоданную оленью лопатку в игрушку, весело гонял её по горнице – забрасывал под лавку и потом с пыхтением доставал оттуда.
– Ну, вот мы и дома, – сказала Цветанка, ставя Млиницу на ноги.
Поспешила воровка отпускать её: приняв, видно, оленью кость за человечью, та упала без чувств. Смолко тем временем загнал лопатку глубоко в подпечек и теперь озадаченно скулил – не мог протиснуться в узкое пространство, чтоб достать свою игрушку. Цветанка уложила Млиницу на лавку и принялась брызгать ей в лицо водой, а Невзора спросила:
– Это ещё что за гостья?
– Да вот, привела в Зайково обоз, а они меня этак отблагодарили, – усмехнулась воровка, похлопывая Млиницу по щекам. – Отдали Зайцу в жёны вдовушку. У неё вся семья погибла. Не знаю вот, что теперь с этим подарочком делать... Одну оставить страшно, ещё руки на себя наложит, а к нам идти – в крик, в слёзы: «Боюсь, боюсь!» Беда с ней, одним словом.
Когда Млиница открыла глаза и села, к её коленям приласкался Смолко. Он ещё не успел вырасти в огромного, чудовищного зверюгу и выглядел вполне умильно со своей смешной пушистой мордахой и круглыми, детски-несмышлёными глазёнками. Поставив лапы Млинице на колени, он облизал ей лицо мокрым розовым языком.
– Славный... щеночек, – пролепетала та, прижимаясь к стене.
Смолко сообразил, что в зверином облике он великоват и этак ему кость не достать, а потому перекинулся в хорошенького крепкого малыша. Когда он полез на четвереньках в подпечек, Млиница немного осмелела и даже засмеялась над его ужимками, а при виде сосущей грудь Светланки у неё влажно заблестели глаза. Видно, она вспомнила своих детишек.
Усилия Смолко между тем увенчались успехом, и он торжествующе выбрался из подпечка с лопаткой в зубах. Млиница вздрогнула, и Цветанка с усмешкой успокоила её:
– Да не бойся ты. Мы людей не едим. Не видишь, что ль, что кость – звериная?
Наевшаяся Светланка с любопытством посмотрела на незнакомку и растянула ротик в забавной щербатой улыбке, которая отразилась на лице Млиницы, как в зеркале. Видя, что дитя действует на впечатлительную гостью умиротворяюще, Невзора вручила девочку ей:
– На-ка, подержи.
Светланка охотно отправилась на руки к незнакомой тёте с несчастными, испуганными глазами. С какой-то недетской мудростью малышка понимала, что её надо успокоить и ободрить, и к удивлению Цветанки обняла Млиницу за шею. А Невзора добродушно молвила:
– Ну, видишь теперь? Человечье дитё растёт среди Марушиных псов – и до сих пор живёхонько и здоровёхонько.
В первую ночь Млинице было очень и очень не по себе в лесном домике. Ей отвели тёплое местечко – на печке, и она дрожала там, боясь высунуть нос. Невзора взяла Смолко с собой на охоту, а Цветанка осталась дома – приглядывать за Светланкой.
– Ну, чего ты там трясёшься? – усмехнулась она, откинув занавеску на лежанке. – Слезай-ка лучше, да похлёбки с кашей покушай, а то на голодное брюхо не очень-то спится.
С печки на неё смотрели широко распахнутые, тревожно блестящие глаза.
– Да мне что на голодное, что на сытое – всё одно не усну, – еле слышно пробормотала Млиница.
– Слушай, хватит уже бояться, – проворчала Цветанка. – Мы – не людоеды, сказано ж тебе!
Когда Светланка крепко уснула, воровка забралась на лежанку. Тесновато там было двоим, но она кое-как угнездилась рядом с Млиницей. Женщина покорно разомкнула губы под поцелуем и впустила жадный язык Цветанки; сперва она отвечала на ласки вяло и скованно, но потом начала потихоньку входить во вкус. Морковки под рукой на сей раз не было, но воровка успешно ублажила Млиницу ртом. Та боялась разбудить ребёнка и приглушённо стонала сквозь сомкнутые губы.