– У меня семеро по лавкам! Куды я их на рупь с полтиной подниму! Им што, подыхать!
Одни, терзаясь совестью, брали на прокорм. Вторые, не терзаясь, – на пропой. Третьи, совесть свою совсем потеряв, – на обзаведение. В последнем преуспевал среди иных люд портовый, чиновный. Никого не удивляло, что госпитальный смотритель, сошка мелкая, но нужная, не таясь, возвел в центре Кронштадта каменный особняк. Рядом с ним вперегонки возводили хоромы из ворованного корабельного леса мастера-корабельщики.
У офицеров корабельных в цене были перегоны архангельские, когда «посуху» в город Архангельский за новостроенным кораблем едут, а затем его вокруг Скандинавии на Балтику под парусами гонят. Выгода в тех перегонах была большая. Прибывшие на верфи Соломбальские перво-наперво скупали у простодушных поморов пудами старые медные, еще екатерининские пятаки, затем уж при стоянке в Копенгагене продавали ту медь с выгодой и тут же на деньги вырученные закупали контрабандный ром, который с еще большей выгодой перепродавали затем свои сослуживцам в Кронштадте и Ревеле. К прискорбию, подобных приработков многие не то что не стеснялись, а наоборот, почитали за молодечество!
Бывало, придет новостроенный транспорт в Кронштадт, а на нем – ни якорей, ни парусов.
– При шторме-то и смыло за борт! – вздыхает капитан, глаза пряча.
– Так штормов у нас, почитай, какой месяц и не было! – начнет допытываться какой-нибудь умник из начальства.
– Что-то вы, Савелий Палыч, как вчерась родились! – изумляется на то капитан. – Да продал я стаксель с верп-якорем купцу голландскому. Цену сторговал хорошую, и вам доля немалая!
– Ладно, Никитич, – смягчался сразу начальник, затылок в раздумьях почесывая. – Чего-то и впрямь шторма зачастили!
Сам Александр I в минуту откровения как-то пожаловался ближним:
– Вокруг одни воры и проходимцы! Они бы с радостью украли у меня последние линейные корабли, если бы знали только, куда их можно спрятать!
Разумеется, что и при самом жутком развале оставались честные и неподкупные. Но ой, как им было тяжело! А потому ждали они нового царства, что манны небесной, в трепетном ожидании возможных перемен.
Конец царствования Александра ознаменовался рядом кругосветных плаваний, организованных не благодаря, а скорее вопреки императору на голом энтузиазме и порыве наших моряков.
Два отряда кораблей были посланы в ледовые океаны: один на север искать морской путь с востока на запад, второй на юг искать загадочную «Терра Инкогнита».
Подвиг шлюпов «Восток» и «Мирный» известен каждому. Беллинсгаузен с Лазаревым открыли не только множество островов, но и целый, дотоле неведомый материк – Антарктиду. Начальнику Северной дивизии капитану 2-го ранга Васильеву не повезло. Его шлюпы не смогли пробиться через Берингов пролив далеко на север и отступили. И хотя вины Васильева в том не было никакой, Петербург встретил его убийственной эпиграммой:
Васильев, претерпев на море разны бедства,
Два чучела привез в музей Адмиралтейства.
Во все времена публике были нужны лишь победители, а не побежденные. К моменту воцарения Николая I Андреевский флаг развевался уже по всем земным океанам: у берегов русской Америки нес службу шлюп «Предприятие» Отто Коцебу, в Индийских водах плыл транспорт «Кроткий», в Южной Атлантике штормовал шлюп «Моллер» капитана Станюковича, а в Кронштадте готовился к кругосветному вояжу транспорт «Сенявин».
В первые же дни своего восшествия Николай I дал флотским понять, что возложенные на него надежды не беспочвенны. Новый император начал возрождение морской мощи с того, что вернул из отставки героя Калиакрии, Афона и Дарданелл, кумира флотской молодежи вице-адмирала Дмитрия Сенявина. Старику тут же был дан чин полного адмирала и звание генерал-адъютанта. Затем, как при каждом новом воцарении водилось, образовал император комиссию по «воссозданию флота». Из руководства морского Николай разогнал безжалостно немощных и никчемных.
За развал флота поплатился вице-адмирал Моллер (правда, далеко не сразу), его пощадили от отдачи под суд «единственно только по снисхождению и долговременной прежней усердной службе». Новый император давал дорогу молодым и дельным: Беллинсгаузену, Головнину, Крузенштерну. Для надзора же за порядком приставил своего любимца князя Меншикова, в деле морском сущего неуча, но царедворца и остроумца известного. Пока Меншиков был определен лишь наблюдателем, но виды на него император имел министерские.