Стояла теплая зимняя ночь; несмотря на поздний час, по тротуарам бродили юноши и девушки, прихлебывали пиво из пластиковых стаканов, смеялись, переговаривались, галдели. С улиц доносился приглушенный гул: смесь возгласов, криков, автомобильных гудков, джазовой музыки.
— Обычная ночь во Французском квартале, — сказал Пендергаст, прислонившись к машине. — Через квартал находится Бурбон-стрит — именно там сильнее всего проявляется моральное разложение местных жителей. — Он глубоко вдохнул ночной воздух, и на бледном лице появилась странная полуулыбка.
— Так мы идем? — не выдержал д’Агоста.
— Минутку, Винсент. — Пендергаст закрыл глаза и снова медленно вдохнул, словно пробуя воздух этого места.
Д’Агоста ждал; он напомнил себе, что странности его друга, его непонятные перепады в настроении потребуют терпения — и немалого. Однако дорога из Саванны была долгой и изматывающей — Пендергаст, судя по всему, держал тут такой же «роллс-ройс», как и в Нью-Йорке, — и лейтенант страшно проголодался. К тому же он давно мечтал выпить пива, а бредущие мимо бездельники с запотевшими стаканами не прибавляли хорошего настроения.
Прошла минута. Д’Агоста прокашлялся. Пендергаст открыл глаза.
— Так вы покажете вашу берлогу? — спросил д’Агоста. — Или хоть то, что от нее осталось?
— Разумеется. — Пендергаст повернулся к нему. — Здесь — одна из старейших частей Дофин-стрит, самый центр Французского квартала — настоящего Французского квартала.
Д’Агоста что-то проворчал. Служитель на другой стороне стоянки поглядывал на них с некоторым подозрением.
— Вот этот, к примеру, прекрасный особняк в неоклассическом стиле, — объяснил Пендергаст, — построил один из самых известных первых архитекторов Нового Орлеана, Джеймс Галлье-старший.
— Здесь, похоже, теперь гостиница, — заметил д’Агоста, глядя на вывеску.
— А вон то великолепное здание — знаменитый дом Ле Претра. Построили его для некоего зубного врача, который приехал сюда из Филадельфии еще во времена испанцев. В тысяча восемьсот тридцать девятом году его купил плантатор по имени Ле Претр за двадцать с лишним тысяч долларов — в ту пору целое состояние. Он принадлежал семье Ле Претр до семидесятых годов прошлого века, но потом семья пришла в упадок. Теперь здесь видимо, дорогие квартиры.
— Верно, — сказал д’Агоста.
Служитель, хмурясь, двинулся к ним.
— А через дорогу, — продолжал Пендергаст, — дом в креольском стиле, где некоторое время проживал Джон Джеймс Одюбон, вместе с супругой, Люси Бейквел. Теперь там небольшой, но интересный музей.
— Простите, — вмешался служитель. Он щурился и от этого стал похож на лягушку. — Здесь слоняться не положено.
— Мои извинения! — Пендергаст сунул руку в карман и выдернул пятидесятидолларовую купюру. — Очень опрометчиво с моей стороны — забыл вас поблагодарить. Я одобряю вашу бдительность.
Служитель расплылся в улыбке и взял банкноту.
— Я вовсе не… Большое вам спасибо, сэр. Можете не спешить.
Улыбаясь и кивая, он направился к своей будке.
Пендергаст, казалось, не спешил уходить. Он слонялся взад-вперед, заложив руки за спину, поглядывая в разные стороны, словно в музее, а лицо его выражало задумчивость, печаль — и что-то еще, совсем непонятное.
Д’Агоста старался подавить растущее раздражение.
— Так мы будем искать ваш старый дом? — не выдержал он.
Пендергаст повернулся к нему и пробормотал:
— Уже нашли, дорогой Винсент.
— Где?
— Прямо здесь. Рошнуар стоял на этом месте.
Д’Агоста сглотнул и посмотрел на залитую асфальтом площадку уже другими глазами.
Налетевший порыв ветра подхватил кучку грязных обрывков, закрутил, завертел. Где-то мяукала кошка.
— Когда дом сгорел, подземный склеп отсюда убрали, фундамент залили, развалины снесли бульдозером. Несколько лет это место пустовало, а потом я сдал его компании, которой принадлежит стоянка.
— Так земля все еще ваша?
— Пендергасты не торгуют недвижимостью.
— А.
Пендергаст повернулся.
— Рошнуар стоял чуть в глубине, перед ним был английский парк. Еще раньше это был монастырь — огромное здание с эркерами, башенками, площадкой на крыше. Неоготический стиль, довольно необычный для нашей улицы. Я занимал угловую комнату на втором этаже. — Он махнул рукой в пространство. — Одно окно выходило на дом Одюбона и реку, а другое — на дом Ле Претра. Эти Ле Претры… Часами я смотрел в их окна, словно на сцену: обитатели входили, выходили, скандалили… Весьма поучительный пример скверных семейных отношений.