- А сможем мы снова ездить, куда захотим, госпожа? - настойчиво спросила Кэрт. - Будет ли простой народ на улицах снова почтителен с нами? Станете ли вы опять фрейлиной Чести?
- Разумеется, - с твердой уверенностью ответила Элистэ, поскольку ей требовалось убедить в этом самое себя. - И думаю, теперь уже совсем скоро.
- А я так рассуждаю, что не очень-то скоро. Я уж сыта по горло всеми этими беспорядками, руганью, воплями и визгами, тычками и толчками, неразберихой и бранными словами. Хочу, чтобы все успокоилось, хочу обратно во дворец. Госпожа, помните, как там полы блестели - как замерзший пруд? А помните все эти свечи - они так хорошо пахли! И повсюду зеркала, видишь, как входишь и идешь... А уж еда...
- И музыка день и ночь. И танцы. Элегантность, изящество, учтивость... - Элистэ протяжно вздохнула, совсем позабыв о своем прежнем раздражении мертвенностью и искусственностью придворной жизни. - И кавалеры...
- С цветами и конфетами, подарками и записочками, которые все время носили туда-сюда. Помните его высочество Феронта, госпожа? Сколько он вам всякого присылал, а вы все возвращали, кроме серебряного медальона. Вот это был человек, который знал, чего хотел, и шел напролом! Не какой-нибудь слюнтяй.
- Да, помню. - Но тон Элистэ не располагал к продолжению, разговора. Она так и не собралась с духом, чтобы рассказать горничной о той сцене в апартаментах герцога.
- А как вы думаете, что случилось с его высочеством, госпожа?
- Все еще содержится в Бевиэре, я думаю.
- Должно быть, тяжко такому благородному господину, как он, оказаться в клетке.
- Не тяжелей, чем мне оказаться в клетке здесь. - Элистэ нетерпеливо ударила по подоконнику.
- О, но ведь это совсем не то же самое. Вы же вольны разгуливать по городу.
- Не вполне. Бабушка не выпускает меня. Боится, что меня забросают на улице камнями, или голодающие крестьяне сварят меня в масле и съедят, или еще что-нибудь в этом роде. А ведь произносила пышные речи, что не позволит страху управлять собой.
- Да, госпожа, но, по правде сказать, я слышала такие истории, от которых прямо мороз по коже.
- Подумаешь, истории!
Этот бесплодный разговор был прерван появлением Аврелии, вбежавшей в комнату, даже не соизволив постучать. Упрек замер на губах Элистэ, когда она увидела лицо кузины - разгоряченное, взволнованное, глаза блестят. Ее гладкие розовые щеки странно контрастировали с модными разводами небесно-голубого цвета, которыми кузина украсила свои темные кудряшки две недели назад по случаю пятнадцатилетия. Ногти Аврелии тоже были выкрашены в подходящий голубой оттенок. С руки свешивалась какая-то грубая длинная ткань коричневого цвета. На ней было неожиданно простое платье и уличные туфли без каблуков, - а Аврелия никогда по своей воле не ходила пешком.
Что-то явно происходило.
- Кузина, а вот угадай! У меня секрет, большущий секрет. Никогда не отгадаешь! - объявила Аврелия. - Ну же, отгадывай.
- Не имею ни малейшего представления, о чем речь.
- Нет, ну это же вовсе не так трудно! Разве по моим глазам не видно? Разве они не зеркало моей души? Они кричат о моей тайне всему миру, и теперь я точно погибла! Ну же, кузина, только посмотри мне в глаза, и все узнаешь. Ну, только один раз попробуй!
Элистэ нехотя повиновалась.
- Нет, я не могу отгадать. Зря ты думаешь, что глаза тебя выдают.
- Фи, кузина! Ты просто не хочешь видеть. Ну хорошо, ты вынудила меня сделать признание, что, несомненно, с самого начала входило в твои планы, и я непременно умру от стыда, но все же скажу. Кузина, это случилось наконец, и я всегда знала, что так будет. Это - неизбежность для моей бурной и страстной натуры, и теперь это обрушилось на меня, и я сражена, повержена, полностью покорилась чувству. Кузина Элистэ... я влюблена!
- Что ж... э-э... даже не знаю, что и сказать.
- Ничего не говори, кузина. Слова неспособны выразить мою любовь, это непередаваемое страдание и радость.
- Понятно. Это своего рода сюрприз. Что ж... И в кого ты влюблена?
- В Байеля во Клариво, старшего сына виконта во Клариво. У них самый большой дом на проспекте Парабо. Тот, что с трехэтажными верандами. Байелю - правда, у него замечательное имя? - семнадцать лет, прекрасный возраст! Слуги говорят, что весь прошлый год он провел за границей, путешествовал для завершения образования, но теперь вернулся и останется.
- Что ж, это не так плохо. По крайней мере, он тебе ровня. А где же ты с ним познакомилась?
- Я... еще пока с ним незнакома. Я видела из окна, как он проходит туда и обратно. Но мне этого было достаточно, чтобы понять, что он задумчив и молчалив, но иногда бывает безрассуден, склонен к грусти, но вспыльчив, горд и страстен - короче говоря, он такой, как и я. Все это я прочитала на его лице - а оно невероятно красивое и благородное.
- Понимаю. А ты рассказала об этом бабушке?
- Нет! Я не выдержу ее расспросов, насмешек и критики. Она ведь скажет, что я еще молода, чтобы стремиться к счастью, но что такое возраст? Все дело в душе, правда ведь? А моя душа родилась старой.
- Все же тебе стоит сказать ей... Может быть, она захочет представить вас друг другу.
- Ей - не могу. Бабуля желает мне добра и, безусловно, знает свет, но она от рождения лишена склонности к нежным чувствам. Поэтому я лелеяла свою любовь в молчании. Порой мне казалось, что эта тайна разрывает меня изнутри, но я все равно хранила молчание.
- В самом деле? И как долго?
- Вот уже четыре дня.
- Четыре дня. То есть страсть разгорелась в конце прошлой недели, как раз когда ты говорила мне, что тебе скучно и у тебя плохое настроение.