- Упреки, кавалер, вряд ли уместны в устах того, кто не избежал бы наказания, узнай Древ о его роли в этой истории.
- Ваше молчание, графиня, было ручательством моего спасения. Но дело не в этом. Я настаиваю на том, чтобы вы обдумали мой совет. Через несколько часов вы уже можете оказаться за пределами Шеррина.
- Это бесполезно. Я твердо решила остаться.
- Что ж, я так и предполагал. Но тогда, мадам, возьмите вот это. Уверяю вас, что такое вы можете принять без ущемления вашего бесценного достоинства.
Должно быть, он что-то передал ей, ибо графиня спросила:
- Что это?
- Тут написано имя и адрес человека, который сможет предоставить вам помощь и защиту в случае, если я по каким-то причинам буду не в состоянии этого сделать.
- Но, Мерей, разве я когда-нибудь нуждалась в защите?
- Вернее сказать, разве вы когда-нибудь признавались в этом? Что ж, не хотите идти на уступки, не надо, только прошу вас, сохраните это в качестве личного одолжения мне.
- Разумеется, если вы хотите, но это ничего не изменит.
Далее разговор пошел о другом, и Элистэ ушла, решив, что подслушивать все же не стоит. Она уже услышала более чем достаточно, и ей есть над чем поразмыслить. Тихонько поднявшись по ступенькам, она наконец нашла приют в собственной комнате. Была только середина дня, но Элистэ чувствовала себя измученной и несчастной. Голова раскалывалась, слезы застилали глаза, тысячи страхов и вопросов терзали душу. Ее до сих пор не покидали воспоминания об увиденном и услышанном на Торговой площади. Ужасная смерть мадам во Бельсандр перемежалась краткими вспышками-картинками шерринских улиц с красными ромбами, мундирами и вооруженными солдатами, детскими лицами Аврелии и Байеля, а над всем этим звучал спокойный, рассудительный голос кавалера во Мерея, предвещавшего катастрофу. Потом она разберется со всем этим, но не сейчас. Бросившись в постель, Элистэ провалилась в тяжелый сон.
14
- Осмотри их хорошенько, потом скажи мне, что это такое, - приказал своему отцу Уисс в'Алёр.
- Это старинные Оцепенелости, - сразу ответил Хорл Валёр.
- Это очевидно. Любой олух сразу скажет то же самое. Я должен узнать их назначение. - Уисс не пытался скрыть свое раздражение, в последние дни он до этого, не снисходил.
Хорл молчал.
- Ну? - хорошо поставленный голос подстегнул, Словно удар хлыста, и Хорл моргнул.
Уисс в'Алёр и его отец стояли в обширном, тускло освещенном подвале столичного Арсенала. Арсенал был закрыт для публики, но ограничения, касающиеся простых смертных, не распространялись на президента Комитета Народного Благоденствия. Видный гражданин, влиятельный член Конституционного Конгресса, человек, с которым все считаются, - ему открывались все двери, и так оно и должно быть; Уисс всегда знал, что так будет. Он прошел долгий путь со времен нищеты и безвестности обитателя Крысиного квартала. Проклятый пустой период жизни наконец закончился. Прежде он неоднократно - с горечью и отчаянием - уверял себя, что это когда-нибудь произойдет. Наконец он достиг чего-то близкого к признанию, которого заслуживал, поднялся высоко. "Но еще недостаточно высоко, вечным колоколом билась в его душе неудовлетворенность, подогреваемая ненасытным голодом дьявольского честолюбия. - Еще недостаточно".
Иногда Уисс задумывался над тем, может ли вообще быть утолен этот голод. Но не часто и, уж разумеется, не теперь. В эту минуту все его внимание было сосредоточено на одном. Он смотрел, как солнечный луч проник сквозь линзу и упал на хранящиеся здесь Оцепенелости, чья мощь была очевидна даже неискушенному взгляду. Рано или поздно кто-нибудь воспользуется этой силой. В интересах страны, вонарского народа и всего человечества этим "кем-нибудь" должен стать он, Уисс в'Алёр. Поэтому взятие под контроль древних машин - скорее, вопрос долга, чем амбиций, и послужит больше общественному благу, чем самовозвеличиванию. Однако эта задача предполагала определенную проницательность, понимание функций и действия механизмов. Вот он и приказал втайне открыть подвал Арсенала и препроводил сюда своего сведущего в Чарах отца, а также обожающего его и всегда готового к услугам кузена Бирса Валёра.
Бирс, сгорбившись, стоял несколько поодаль, держа руки в карманах куртки, широко расставив ноги и запрокинув голову. Зелеными, как у кузена, но маленькими мутноватыми глазками - тогда как у того глаза были большие и прозрачные - он созерцал огромный свинцовый гроб, увенчанный шпилями и выпуклостями, с табличкой, на которой было выгравировано "Кокотта". Лицо его выражало полнейшую сосредоточенность, и внимание на какое-то время отвлеклось от дядюшки и знаменитого кузена. Казалось, что Бирс не замечает ничего вокруг. Пока это было допустимо - его услуги в данный момент не требовались.
- Ну? - повторил Уисс с нетерпением в голосе и во взгляде.
Хорл с трудом передвинул свое тело, поникшее, словно под невидимой тяжестью. Он, как всегда, чувствовал, что не может найти общий язык со своим сыном - вспыльчивым, скорым на расправу и непредсказуемым. Он также понимал, что не годится и для жизни в Шеррине с тысячью его проблем. Больше всего на свете Хорлу хотелось удалиться в успокаивающую тишину провинции Ворв, но об этом не могло быть и речи - Уисс никогда не позволит ему уехать. И хотя таинственный дар мог бы вывести его за ворота города, старик все же никогда не прибегал к нему, потому что сын его от природы обладал умением манипулировать людьми, превосходившим чародейную силу отца. И не было смысла сопротивляться ему. Так или иначе - устрашением, лестью или грубостью - Уисс добивался своего. И добивался всегда.
- Я не специалист в этих вопросах. Прежде мне не приходилось иметь дело с такими машинами, - сказал наконец Хорл и, увидев, что лицо сына потемнело, поспешно добавил: - Но я встречал нечто подобное в книгах и скажу тебе, что я запомнил. Когда-то эти три Оцепенелости были магическими Чувствительницами, изготовленными для поддержания порядка и спокойствия в обществе. Вот эта, - он указал на элегантную серебристую двухголовую конструкцию, - которую зовут Заза, выдыхала огонь и пар для защиты своих хозяев. Она была страстной, раздражительной, капризной. Говорят, обидчивая и мстительная, она никогда не прощала неуважения к себе, действительного или мнимого. - Хорл повернулся теперь к огромному механическому жуку с золотой табличкой, окаймленной рамкой из глаз и гласившей "Нану". Чувствительница Нану - королева-мать машин этого рода, когда-то была несравненным шпионом. Фанатичная, неутомимая и изобретательная, она вечно бодрствовала, следя за предполагаемыми врагами своих хозяев. Никто не мог ускользнуть из-под ее надзора, потому что ей помогали целые рои ее летучих отпрысков, научившихся искусству слежки от матери и способных внедрить свои крошечные тельца в любую среду. Нану была равнодушной матерью, считавшей своих детей заменимыми и подлежащими использованию. По сути, она была равнодушна и к своим хозяевам. Холодная по натуре, лишенная чувств, она с энтузиазмом предавалась лишь своим занятиям, сходным с функциями насекомого.