— И все работорговцы, еще рыскающие по округе, подумают, что ты — кондиционер, — говорил Рон, подыгрывая девочке.
А позже он сказал Нэнси:
— Я могу даже небольшой спектакль ей устроить. Посажу ее в коробку, сяду с ней на трамвай и доеду до какой-нибудь остановки.
— А дальше что?
— А потом сделаю вид, что заметил работорговцев — она-то в коробке будет сидеть и ничего не увидит, — и привезу ее обратно.
— Ну, ты прямо герой!
— У тебя есть более интересные соображения?
— У меня? У меня на этот счет вообще никаких соображений нет.
— Через пару недель она, может быть, захочет с нами остаться.
— Ты что, смеешься?
— А ты посмотри, насколько мы продвинулись всего за восемь дней.
— Ты, наверное, хочешь сказать, насколько ты продвинулся.
Она попыталась сблизиться с девочкой через музыку. Принесла банджо и под его аккомпанемент спела пару песен, которые разучивала: «Билли-бой» и «Желтая птичка». Рэчел ее вежливо выслушала, потом спросила, играла ли она когда-нибудь на гитаре.
— Гитары у меня нет, — ответила Нэнси. — И мне все равно больше нравится банджо. Звук его, понимаешь? Банджо звучит веселее.
— А мне нравится гитара, — сказала Рэчел.
Нэнси пошла в ванную и там расплакалась.
Никогда еще она не чувствовала себя такой одинокой. Чтобы привлечь внимание Рэчел — и поддеть Рона, потому что девочка была вроде как ее соучастница, — она заводила речь о письме, которое Рэчел написала маме и думала, что та его скоро получит. Нэнси очень надеялась — и говорила об этом вслух, — что Рон никогда об этом не догадается.
— Иначе он просто в ярость придет, — предупредила она.
Рон и вправду вышел бы из себя. Но гнев его был бы направлен против Нэнси, а не против Рэчел. А Нэнси все никак не могла решить, отправлять ей это письмо или нет. Она вскрыла конверт и по нескольку раз в день рассматривала картинку, желая убедиться в том, что там не было никакого скрытого послания. Она перевернула листок. «Дорогая мамочка, — было написано на обороте. — Я тебя очень-очень люблю».
Глава тридцать первая
В ожидании возвращения Мики из типографии с новым тиражом листовок Силия сидела в столовой и уже в который раз слушала запись звонка той женщины. Она все еще надеялась, что вспомнит ее лицо или место, где она ее видела, а еще ей хотелось подбодрить себя фразой: они никогда не причинят ей вреда, не надо по этому поводу беспокоиться.
Телефон на кухне звонил непрерывно — в основном люди откликались на программу «Пропавшие дети», которая прошла вчера вечером. На звонки отвечала Большая Линн. После одного из них она вошла в столовую и положила руку Силии на плечо. Та выключила запись.
— Не вешайте трубку, — бросила через плечо Большая Линн, прикрыла микрофон рукой и, обратившись к Силии, сказала: — Этого парня зовут Роберт Джонс. Он из Нью-Йорка. Думает, что Рэчел может быть его дочкой.
По телу Силии будто прошел электрический разряд.
— Вы хотите с ним говорить?
Силия протянула руку к трубке:
— Алло.
— Силия?
— Да.
— Извините, что беспокою вас в такое трудное время…
— Как, простите, вас зовут?
— Роберт Джонс.
Джонс.
— Вы афроамериканец? — спросила она.
— Да. Я черный.
— Вы архитектор?
— Архитектор? Нет. Нет, я инвестиционный брокер.
— Вы никогда не изучали архитектуру?
— Нет, никогда.
У Силии отлегло от сердца.
— Я звоню, — сказал он, — потому что видел вчера вечером передачу, и вы там выглядели как женщина, с которой я встречался десять лет назад, когда жил в Торонто. Звали ее, правда, не Силия, а Шелаг… Шелаг Конрой, но она раньше уже меняла имя, и я подумал, может быть, она поменяла его еще раз…
— Это была другая женщина.
— Ну что ж. Понятно…
— Всего доброго, — сказала Силия и передала трубку Большой Линн.
Час спустя они с Джерри и Микой зашли в пончиковую в западной части улицы Дандас, чтобы переждать проливной дождь. Над грудой пончиков висело объявление «Не курить», но в забегаловке никого не было, а на столах были расставлены маленькие жестяные пепельницы, и Силия позволила себе сигарету.
Она рассказала Джерри о телефонном звонке.
— Меня этот разговор сильно напряг, — призналась она, сняла заплечную сумку с объявлениями и положила ее на ближайший стул. — Рэчел все время говорит о том, что в один прекрасный день объявится какой-нибудь черный из Нью-Йорка и скажет, как связаться с ее отцом. Вот я и решила, что такой день настал.