Рэчел так и сделала, хоть и не настолько прямолинейно.
— Вы из Америки? — издалека стала подкатываться к ней Рэчел.
Женщина рассмеялась:
— А что, это настолько заметно?
— Нет, не заметно, — ответила Рэчел.
— Да, я действительно оттуда приехала. — Теперь ее сияющая улыбка была обращена к Силии. — Моей дочери здесь сделали операцию — замещение тазобедренного сустава. Вот я и собралась помочь ей с детьми. — Она кивнула в сторону конторки у двери, где ребенок лет десяти тряс тряпичной куклой над малышом, сидевшим в коляске. — Вот они, около вазочки с мятными леденцами.
Рэчел, будто повинуясь чувству долга, обернулась и бросила взгляд на детей. После этого она продолжила допрашивать соседку:
— А вы случайно не в Нью-Йорке живете?
— Как ты догадалась?
Рэчел сжала подлокотники. Поскольку унять дочь не было никакой возможности, Силия решила прийти ей на помощь.
— В Нью-Йорке живет ее отец, — пояснила она и вдруг почувствовала, как краска стыда заливает лицо, будто женщина могла знать об истинном положении вещей. — По крайней мере, мы думаем, что он там живет…
— Нет, он там живет, — возразила Рэчел.
— Будь по-твоему, — согласилась Силия.
— Он точно там живет. Ты просто не знаешь.
Отголоски их беседы, казалось, зависли в воздухе салона над головами педикюрш.
— Если ты хоть раз побывал в Нью-Йорке, значит, стал ньюйоркцем. — Негритянка нашла гениальный выход из щекотливой ситуации.
Мужчине в тюрбане сделали педикюр — его длинные ногти теперь были покрыты бесцветным лаком. Педикюрша натянула ему на ноги резиновые сандалии и проводила к сушильному столику, стоявшему недалеко от входа.
— Дело в том, — сказала Рэчел, — что он обо мне ничего не знает. — Тем самым она хотела пояснить, почему ее отец живет в Нью-Йорке.
— Понятно, — ответила женщина, подтверждая, что мысль девочки ей ясна.
— Он черный, — заявила Рэчел.
Женщина сделала вид, что удивилась:
— Да ну?
— Его зовут Роберт Смит. Он архитектор.
— Надо же — архитектор!
— Да.
— Ну что ж, — кивнула женщина, — это интересная работа. — Она бросила взгляд на ногти, покрытые лаком такого же цвета, как красные полоски на блузке.
Не сводя с нее глаз, Рэчел пожала плечами и сказала:
— Мне тоже так кажется.
После этого она чуть подалась вперед, чтобы рассмотреть пальцы на собственных ногах. Так ей легче было скрыть досаду от того, что негритянка ничего не знает о ее отце.
Силия подумала, что не стоит придавать этому большое значение. Однако ее всегда огорчала убежденность Рэчел в том, что она обязательно встретит какого-нибудь чернокожего из Нью-Йорка, который знает ее отца, — просто потому, что он негр. Силия не раз говорила ей, что на это есть один шанс на миллион (а точнее — на миллиард, если принять во внимание, что фамилия у него может быть совсем не Смит, жить он может вовсе не в Нью-Йорке, и к тому же бог его знает, чем он сейчас занимается). Конечно, встретить какого-нибудь негра из Нью-Йорка — дело нехитрое. Но почему, интересно, человек, который мог знать ее отца, обязательно должен быть негром? И почему Рэчел не допускает такую возможность, что спустя все эти годы он живет совсем в другом месте?
— У меня такое чувство. — Это единственный аргумент, который приводила в таких случаях Рэчел.
В интервалах между встречами с черными ньюйоркцами ее интерес к тому, где может находиться ее отец, был равен нулю. Она никогда не спрашивала о нем, а единственный раз, когда Силия сама задала вопрос, скучает ли она по папе, девочка ненадолго задумалась, а потом сказала:
— Откуда мне знать?
— У них, должно быть, леденцы кончились, — бросила негритянка, увидев, как старший ребенок катит в ее направлении коляску с младшим.
— Та тетя сказала, что мы можем к тебе пройти…