— Неужели из Финляндии?
Нэнси повернула ей ножку, чтобы лучше рассмотреть царапины.
— Она жива, она жива, — проговорила Рэчел нараспев.
— Кто?
— Я. Это мама моя так сейчас говорит: «Она жива, она жива».
Такое настроение продержалось у нее еще пару часов. Рэчел примеряла одежду и кроссовки, по крайней мере одну из них — на здоровую ногу. Кроссовка была ей немножко великовата, но ее это не беспокоило. Розовые джинсы оказались последним писком моды. Она спросила, можно ли ей будет их оставить, когда она отсюда уйдет.
— Они твои, — ответила ей Нэнси. Чтобы избежать продолжения разговора об уходе, она взглянула на часы и воскликнула: — Эй, нам уже пора ужинать, — хотя было еще только десять минут шестого.
Наверху она без всякой радости сказала, что обновки Рэчел понравились и нога у нее больше не болит. Ее слегка раздражало, что Рон сидит себе за прилавком, разбирается с каким-то моторчиком и спокойно слушает по радио музыку, а из-за его затеи жизнь людей превращается в ад.
— С сегодняшнего дня, — объявила она ему, — становлюсь вегетарианкой. Я больше никогда не притронусь к мясу. И никогда не буду его покупать. Сам теперь себе можешь покупать мясо.
— Мне мясо не нужно, — ответил он. — Я сейчас на диете.
— И еще: я теперь буду есть в подвале. С ней вместе.
— Хорошая мысль. — Он предложил отнести туда журнальный столик.
— Я сама могу его туда отнести, — огрызнулась Нэнси.
— Стол в котельной, — проговорил Рон, не обращая внимания на ее тон.
Она начала выходить из себя:
— Ты так себя ведешь, будто у нас все в порядке! А у нас черт знает что творится! — Потом она набросилась на него за то, что он торчал под дверью, пока она сидела с Рэчел. — Ты себя держишь как вооруженный охранник. Как будто выстрелить в нее собираешься, если она решит убежать. Почему ты не хочешь дать мне второй ключ?
— Ты по рассеянности можешь его где-нибудь забыть.
В этом он был прав, она такая.
— Я могла бы носить его на цепочке на шее, — сказала Нэнси, теребя цепочку из золота восемнадцати карат, которую он подарил ей на Рождество.
— Хорошо. Но только смотри не забудь где-нибудь!
— Не считай меня полной идиоткой!
Она пошла за журнальным столиком.
Как только Нэнси сказала Рэчел, что Рона за дверью нет, девочка снова попросила рассказать о звонке.
— К телефону подошла полицейская… — подстегнула она Нэнси.
— После двух гудков, — сказала та, раздвигая ножки журнального столика. Как и раньше, она не стала говорить про предупреждение, чтобы ничего не сообщать репортерам, вместо этого в конце рассказа она добавила: — Я сказала: «Рэчел просит передать маме, что очень ее любит».
— А я думала, вы уже трубку повесили! — всплеснула руками Рэчел.
— Нет, сначала я сказала эту фразу, — ответила Нэнси, пожалев, что не произнесла ее.
За ужином девочка была разговорчивой, хотя оставалась немного на взводе. Она рассказывала о мальчике по имени Леонард, который отводил ее в школу, а потом приводил домой. Он брал уроки игры на пианино у ее мамы. А еще она сказала, что тоже учится играть на пианино и каждый вечер после ужина упражняется на инструменте.
— Нам надо будет принести сюда пианино, — сказала Нэнси, поддавшись настроению Рэчел. — Или, может быть, синтезатор. Что сюда войдет.
— Синтезаторы дорого стоят.
— Слушай, Рону хочется, чтобы ты здесь чувствовала себя как дома.
Не надо было ей этого говорить… Рэчел сразу замкнулась, ушла в себя и отказалась от предложения вместе посмотреть какой-нибудь фильм. Пытаясь ее заинтересовать, Нэнси прочитала названия фильмов, но в конце концов девочка сказала:
— Если бы я и стала сейчас что-то смотреть, то только телевизор. Но он не работает.
— Тебя это беспокоит? Что телевизор не работает?
— Меня беспокоит, что я здесь нахожусь. — Она нахмурилась и стала теребить повязку. — Вы знаете тех мужчин, которые хотят меня обидеть?
— По именам я их не знаю… — Кроме Мики, она могла представить только тех мужчин, которые пьют в мотеле, но у нее было такое чувство, что к Рэчел они не имеют никакого отношения.
— Это работорговцы? — спросила Рэчел.
— Работорговцы?
— Брат моей подруги приехал из Африки. Он рассказывал, что работорговцы, которые там живут, приезжают сюда, крадут здесь девочек со смуглой кожей и переправляют их обратно в Африку.