Однако на публике Катенька тушевалась, стеснялась, путала ноты и в результате комкала весь номер, из-за чего учителя в конце концов махнули на нее рукой.
Даже в собственной семье Катюшу вечно отодвигали на второй план. Она была у родителей средним ребенком — по старшинству. Но и достоинства ее оценивались как средние.
Старшая сестра Лидия, сразу после школы удачно вышедшая замуж за директора продмага, считалась умной. Младший братишка Игорек был любимчиком.
Катя же — ни то ни се, ни рыба ни мясо. Хотя она была как раз по зодиаку Рыбкой. Ну а «мяса» при ее худобе в ней действительно в отличие от пышной Лиды явно не хватало.
Катю пренебрежительное отношение окружающих ничуть не задевало. Она и не считала, что достойна находиться в центре внимания.
Зато твердо верила: таким центром предназначено стать Дмитрию. И не только в их родном Рыбинске. Диму Полякова со временем узнает весь мир!
Во всяком случае, для нее, Катюши, он был центром Вселенной уже давным-давно, С раннего детства. Сколько она себя помнила. Всегда.
А Дима, или Димон, или Демон, учившийся на три класса старше, как раз сызмальства значился в школьных «звездах».
Девчонки увивались за ним, и недаром: он был красавцем, разносторонним спортсменом, обладал даром красноречия, проникновенно пел под гитару романсы и даже песни собственного сочинения, которые казались всем превосходными.
Дмитрия трудно было не заметить, и его несколько раз показали по местному телевидению, после чего не только в их школе, но и среди всего девичьего населения Рыбинска начался настоящий «бум Полякова».
Телефон у него в квартире раскалялся от звонков, почтовый ящик ломился от писем с любовными признаниями, а во дворе дома постоянно дежурила стайка расфуфыренных и накрашенных поклонниц, от тринадцати до двадцати с хвостиком лет. И даже школьная учительница физкультуры явно была к Дмитрию неравнодушна.
Казалось непостижимым, почему Дима при таком богатстве выбора остановил свое внимание на скромной, ничем не примечательной Катюше Криницыной.
Посиживая вечерами в баре или до седьмого пота отплясывая на городской танцплощадке, каждый божий день с разными восторженными обожательницами, он все-таки большую часть свободного времени проводил именно с ней.
Точно рыцарски настроенный первоклассник, после уроков таскал за ней до дома потрепанную школьную сумку.
Читал ей свои и чужие стихи.
Если Катя позволяла, собственноручно заплетал ее волнистые, мягкие волосы в длинную косу.
На школьном дворе он объявил во всеуслышание, словно провозглашая некий общезначимый манифест:
— Кто Катюху обидит — будет иметь дело со мной. Всем понятно, надеюсь?
Однажды кто-то подсмотрел — и слух об этом происшествии, разумеется, тут же распространился по Рыбинску, точно круги по воде, — как Поляков, не пожалев своих щегольских белых джинсов и утопая по щиколотку в глинистом месиве, на руках переносил Катю через непролазную грязь, оставшуюся в прибрежных переулках после весеннего разлива Волги.
Дмитрию, который был всеобщим кумиром, эту «маленькую слабость» поклонницы великодушно прощали, как всегда прощают чудачества знаменитостям.
Кате — нет. Кате завидовали по-черному.
И, надо сказать, поводом для зависти служила не только «необъяснимая» симпатия неотразимого Полякова, но и одно качество самой Екатерины, благодаря которому эта симпатия получала хоть какое-то объяснение.
Катины знакомые подсознательно чувствовали: никто из них не сумел бы любить так преданно, безоглядно и самоотверженно, как эта неяркая, невзрачная скромница.
Волны любви так и исходили от нее при Димином приближении, хотя она не кидалась ему на шею и не строила глазки, а, напротив, трепетно опускала ресницы.
Всякому, кто в этот момент находился поблизости, становилось даже немного неловко: будто, подглядывая в замочную скважину, увидел слишком откровенную сцену, хотя, если судить объективно, все было более чем пристойно.
Попроси Дмитрий, и Катюша отдала бы ему все на свете. Да, собственно говоря, и отдала уже и сердце, и мысли, и душу. Словом, все, что имела, кроме… кроме того, что ее мать, строго поджав губы, называла короткими и емкими, веками устоявшимися в России словами: «девичья честь».
Нельзя сказать, чтобы Дима так уж рвался послужить Отечеству в армейских шеренгах. Но и пойти по пути многих сверстников, поступавших в первый попавшийся институт, где конкурс поменьше, только ради того, чтобы получить отсрочку, ему претило.