Я знал, — в частности, потому, что читал о подобных случаях, — что здесь можно попытаться применить гипноз. Я пришел и тщательно работал в течение двух с половиной часов с пациентом, находящимся в очень глубоком гипнотическом состоянии и, в конце концов, его рука расслабилась настолько, насколько это было возможно. Я был просто поражен этим обстоятельством, потому что никогда раньше не делал таких вещей. Я даже не знал, способен ли я на это. Я просто пришел, думая про себя: «Хорошо, я попытаюсь это сделать так, как будто занимаюсь этим каждый день, и это главное — ведь если проповедники чудесного исцеления проделывают такие вещи, может быть, и гипноз здесь поможет. Я не знаю». Я пришел, попытался, и это подействовало. Я считал это замечательным достижением.
Я все еще находился рядом с этим пациентом, когда в его палату зашли врач и физиолог-терапевт. Никто из этих людей не приглашал меня работать с этим пациентом. Они объяснили мне, что в это время проводят физиотерапевтическое лечение, и что было бы лучше, если бы я ушел и занялся с этим пациентом позже, в другой день. Я остался в палате, думая с внутренним злорадством: «Подождем, пока они заметят. Это немного проветрит им мозги!» Итак, я остался там сидеть, посмеиваясь про себя и с гордостью глядя на произведенное мной изменение.
Врач и физиотерапевт подошли, помогли пациенту встать с кресла и лечь снова в постель — и, пока они это делали, никто из них не заметил того факта, что рука больного свободно свисала с правой стороны тела! Это меня просто изумляло. Но, — подумал я, — раз люди не думают об этом, и их мысли заняты чем-то другим, такое вполне возможно. Затем физиотерапевт подошла, взяла руку пациента и аккуратно сложила ее в то самое положение, в каком она была до того, как расслабилась. Она сделала это так же машинально, как будто поправляла постель. Укладывая больного в постель и возвращая руку в прежнее положение, она о чем-то разговаривала с врачом. Затем она приступила к серии упражнений, предназначенных помочь пациенту разогнуть руку и расслабить мышцы. Это поразило меня больше всего. Рука пациента была настолько податлива, что все происходящее становилось просто смешным. Она брала его пальцы и разгибала их до конца, а потом складывала обратно. Все это время она разговаривала с врачом, уделяя только часть внимания тому, что она делает; она пересела и начала работать с правой ногой пациента, и ничего так и не заметила!
Внезапно я понял, что нахожусь лицом к лицу с необычной, потрясающей возможностью. Удивляясь тому, что они не замечают происходящего, я не понимал, что из этого следует. Теперь я убедился, что, так как гипноз не является признанным научным методом лечения, то эти врачи верят, что рука пациента должна находиться в прежней позиции, а поэтому возвратили ее в надлежащее, с их точки зрения, положение. Тогда я прервал их разговор и сказал: «Я хочу вам кое-что показать». Я подошел к пациенту и взял его за руку — она была податлива, словно масло. Оба врача воззрились на эту руку, как будто увидели привидение. Я взглянул на них и сказал: «Должен сказать вам, что гипноз не является надежным научным средством излечения, он способен только помочь физиотерапии, и вполне возможно, что рука этого пациента вернется в прежнее состояние. Обычно это происходит в течение 24 часов. Но изредка, по какой-то непонятной причине, этого не происходит. И это не происходит, как правило, тогда, когда пациента лечил настоящий опытный физиотерапевт, прежде чем его подвергли гипнотическому лечению».
Таким образом, я подстроился к их системе ценностей, желая заручиться их поддержкой, чтобы вся система больницы помогала мне. При этом я преследовал только одну цель — дать этому пациенту возможность напрягать и расслаблять парализованные мышцы по своему желанию. Что приведет к этому результату, меня не беспокоило. Важно было вернуть пациенту способность управлять своей рукой. И если людям не нравится метод, с помощью которого такая возможность появляется, подсознательно они будут вовлечены в поведение, направленное на то, чтобы помешать возникновению такой возможности. Это не значит, что они будут действовать злонамеренно, но их сознание не может справиться с явлениями, противоречащими их системе ценностей.
Всегда легче добиться изменений, если все, что вы делаете, соответствует системе ценностей учреждения, в котором вы работаете, или индивидуальности, которую вы желаете изменить. Участник одного из наших семинаров, Пэм, спросил меня, что можно сделать для его девятилетнего пациента, Дэйви, который находился в очень плохом состоянии. Мне рассказали, что мальчик не мог спать больше получаса в сутки уже четыре или пять дней, уже истощен до крайности и начинает болеть. Каждый раз, когда мальчик ложился спать, через 15 или 20 минут ему начинали сниться кошмары, полные чудовищ, он сбрасывал одеяло, начинал метаться и просыпался с криком. Пэм не знал, как справиться с этой проблемой, и попросил меня помочь ему как можно быстрее.
Во время обеденного перерыва я вышел в другое помещение вместе с Дэйви, его матерью и Пэмом. У меня было мало времени, так что я сразу приступил к установлению раппорта. Так как я старший среди девяти моих братьев и сестер, у меня нет проблем при установлении раппорта с детьми. К тому времени, когда мы сели, я уже установил раппорт с помощью походки, прикосновений и так далее.
Вместо того, чтобы приступать к обширной стадии сбора дополнительной информации, я сразу спросил: «Какого цвета чудовища?» Я не спрашивал мальчика: «Можешь ли ты представить чудовищ?», «Существуют ли чудовища?», «Видишь ли ты сны?», «Беспокоит ли тебя что-нибудь?», «В чем твоя проблема?» — вопрос, который я задал, уже подразумевал все это, и поэтому я пропустил предварительную фазу. «Какого цвета чудовища?» — огромный скачок, но у меня уже был раппорт с мальчиком, и никаких трудностей не возникло. Дэйви ответил и перечислил несколько цветов. Я сказал: «Мне кажется, они страшно большие и жуткие». Он ответил: «Еще бы!»
Я спросил: «Кто из людей или зверей, которых ты знаешь, такой сильный, что может справиться с этими чудовищами?» Он ответил: «Не, я не знаю», так что я продолжал поиски: «А человек, у которого есть шесть миллионов долларов, с ними справится?» Мальчик сказал: «Нет».
Потом я случайно натолкнулся на нечто. Я спросил: «Ты смотрел фильмы из серии „Звездные войны“?» Это было несколько лет назад — тогда каждый девятилетний мальчишка, конечно, смотрел «Звездные войны». Его лицо просияло при мысли об этом фильме. Я сказал: «Мне кажется, я знаю, какой из героев тебе больше всего нравится». Разумеется, он спросил: «Какой?» Я сказал: «Вуки», — «Ну да, он самый».
Я сказал: «Между прочим, давай-ка я научу тебя фокусу со спящей рукой, чтобы ты мог управлять своими снами». Я взял его за руку, поднял ее и попросил мальчика представить себе Вуки в какой-нибудь особенно запомнившейся ему сцене фильма. Его рука каталептически повисла в воздухе, и я сказал: «Теперь твоя рука спит, и пусть она потихоньку опускается, но не быстрее, чем ты увидишь один раз, а потом еще один раз, как Вуки ведет себя в той части фильма, которая тебе особенно нравится».
Когда его рука начала опускаться бесконтрольными подсознательными движениями, я увидел быстрое движение его глаз, и поэтому знал, что он визуализирует события фильма. Я сказал: «Все правильно. Ты видишь Вуки?» Он сказал: «Угу».
«Попроси его, чтобы он был рядом с тобой и стал твоим другом и помогал тебе защищаться». Я заметил, что рот и губы мальчика стали двигаться так, как будто он задает Вуки вопрос. Я спросил: «Что он сказал?» Дэйви ответил: «Я не понял его: он просто издал какой-то звук». Если вы смотрели «Звездные войны», то вы знаете, что речь Вуки весьма неразборчива. Тогда я сказал: «Отлично. Скажи ему, чтобы он кивнул головой, если говорит „да“, или пусть он покачает головой, если скажет „нет“. Спроси его еще раз». Дэйви снова представил Вуки и спросил его еще раз, и Вуки утвердительно кивнул ему. Я спросил: «Посмотри, ведь Вуки такой сильный, что может справиться с этими чудовищами?» Мальчик чуть-чуть подумал, а потом сказал: «Мне кажется, нет. Они гораздо больше его, и такие хитрые».