Надеюсь, вы успели заметить, что я не принадлежу к числу чужестранцев-гринго, которые, путешествуя в тропиках, ищут, над чем бы поиздеваться. Такой тип гринго существует, и, право, надо бы отбить у него охоту к глумлению.
Я люблю тропики и люблю жителей Центральной Америки. Обычно я всегда понимаю, что заставляет карибов поступать на свой лад, и почти всегда считаю их мотивы заслуживающими уважения. Они зачастую вселяют в меня бодрость, а потому я очень люблю всякие события, связанные с путешествиями в этих далеких и глухих местах.
Ho, говоря чистосердечно, на авиалиниях Центральной Америки существует одна особенность, которую я не могу постичь. По непонятным причинам в любом рейсе, как правило, наибольшее изумление вызывает вес груза. Более всего ему удивляется летчик, который, пробежав глазами перечень пассажиров и груз, неожиданно цепенеет и бросает на местного агента взгляд, полный укоризны. Начинается спор, в котором принимает участие весь служебный персонал, находящийся в пределах слышимости человеческого голоса.
В разгар событий обычно появляется какой-нибудь особенно толстый или позже всех прибывший местный пассажир, который, как купец в описываемом мною эпизоде в Бокас-дель-Торо, становится центром всей проблемы. Но именно он использует каждую возникающую паузу, чтобы вежливо рассказать о достоинствах других рейсов и средств передвижения. Когда же становится ясно, что этот пассажир, являющийся причиной перегрузки, остается твердым как алмаз и что сделать с ним ничего нельзя, встревоженный служебный персонал начинает проявлять дух смирения, а разговоры стихают и прекращаются. Тогда взоры пассажиров и всех присутствующих обращаются к летчику. И перед вашими глазами пилот преображается, меняя характер, как сорочку. Он дает понять зрителям, что готов совершить подвиг и поднимет самолет в воздух.
Тут все — за исключением меня — поднимают восторженный крик, и начинается бурное веселье. Служащие аэродрома обнимают летчика и жмут ему руку, а механики бегут запускать моторы. Все выглядит так, будто полет спасен благодаря смелости одного человека.
Насколько мне известно, такая предотлетная процедура обычна на ряде мелких авиалиний. Чем хуже техническое оснащение авиакомпании, тем драматичнее выходки ее служебного персонала.
Практически самолет в Бокас-дель-Торо оказался вполне исправным, как только механик отрегулировал мотор, а вызвавшая столь сильное оживление перегрузка получилась на деле не такой уж значительной.
Едва волнение улеглось, я поторопился войти в самолет и занять место с таким расчетом, чтобы видеть побережье, уходящее в сторону Колона. Закончив погрузку, летчик прорулил до конца взлетной полосы, опробовал мотор и двинул самолет с места, не делая, однако, попытки поднять его в воздух. В тот момент, когда мне уже начало казаться, что возможность взлета упущена, резкие толчки прекратились, мы плавно прошли над кустарником и взмыли над бухтой. Потом крыло с моей стороны ушло куда-то вниз, и я увидел постепенно уходящий в глубь материка Бокас-дель-Торо, обрамленный полукружием береговой полосы.
На одно мгновение я увидел все: и рынок, и выступающий из-под длинной крыши «Мирамара» джук, и маленький остров, возле которого рыбачил старик, и уходящую в морскую даль темнеющую синеву глубин. Большая черная лодка неподвижно стояла прямо перед пристанью, и сидевший на корме человек плескал веслом, а на носу трое других усиленно старались что-то сделать. Неожиданно я понял, что это лодка мистера Шеферда, на которой я собирался отправиться в Чирики, и что в это утро она должна была отплыть.
Описывая широкий круг, мы поднимались все выше. Лодка исчезла из виду. Теперь самолет летел так, что с моей стороны было видно только море. Вытянув шею, я смотрел вниз, в морскую даль, и видел бухту и скалу, похожую на быка.
Там, где зарождалась рябь, виднелась простирающаяся до горизонта широкая черная полоса, отороченная белым кружевом. У края потемневшего пространства шесть маленьких лодок, промышлявших черепах, подняв белые и острые, как крылья чайки, косые паруса, дружно и быстро двигались к берегу, оставляя за собой белый пенистый след.
Внезапно я словно ощутил удары и броски этих шести лодочек, и только рев моторов самолета возвратил меня к действительности.